Евгений Онегин - Путь к вершине

А затем ладони Веты на мгновение стали прозрачными — чтобы в следующий миг заполниться ярким голубоватым свечением. Мрак, который едва разгонял тусклый свет фонарика, мгновенно отпрянул прочь. Синее сияние из ладоней девушки устремилось к перепачканной в крови тряпке — неудачной пародии на бинты.

Желтоватая, похожая на старый пергамент кожа, постепенно приобретала здоровый оттенок. Раздававшееся в гробовой тишине, словно набат, прерывистое дыхание Дойвего постепенно начало успокаиваться. Резкие, с присвистами, хрипы постепенно смолкли. Грудь мужчины мерно вздымалась.

— Он спит. — В голосе Леоры сквозил трепет, какой доступен разве что фанатику, встретившему любимое божество во плоти.

Синий свет несколько раз мигнул и погас, уступив место кромешной тьме. Ройвис растерянно моргнул — глаза успели отвыкнуть от темноты. Казалось, что давешний фонарик совершенно не дает света.

— Я… встать не могу. — Раздался во тьме тихий и немного испуганный голос Веты.

Парень бросился к девушке и подхватил ее на руки. Если надо, он будет таскать ее всю оставшуюся жизнь. И если хоть кто-то теперь осмелится гавкнуть что-то оскорбительное в ее сторону, пришла в голову жесткая мысль, я вколочу любую ругань обратно в исторгнувшую ее глотку. Кем бы ты ни была, Вета, сегодня я стал твоим вечным должником.

Освещенный десятками факелов огромный шатер высился в центре лагеря, словно неприступная цитадель. Около входа застыл десяток гвардейцев с тяжелыми алебардами. Каждый из них был как бы не вдвое крупнее Сейнариса. Факт этот заставил юношу болезненно сморщиться, хотя самообладание взяло-таки свое, и на лицо сразу же вернулась маска ледяной невозмутимости. И, все-таки, обидно. Отец был человеком самого обычного телосложения, но оба его ребенка уродились сущими недомерками. И если для девчонки это вряд ли проблема, то для наследника… Принц понимал, что не телосложение определяет полководческие таланты, а посвящать жизнь размахиванию железом в общем строю он и не собирался. И, тем не менее, доставшаяся от рождения хрупкость и худощавость раздражала, хоть и не сказывалась на способности думать: никогда Сейнарис не приближал или не отдалял от себя людей в зависимости от роста или ширины плеч.

Взгляд скользнул по висевшим на флагштоках знаменах — красный журавль на белом полотне Ровандис и красный ястреб на черном знамени Архистратига.

— Сейнарис Эргерион к сиятельному господину Тагерису Ровандисскому! — Провозгласил вышагивавший рядом Шайвиз. Один из гвардейцев бухнул древком алебарды по земле. Вместо громового грохота, какой сопровождает подобные действия во дворцах, раздалось скромное «плюх». Тем не менее, вояку это не смутило. Откинув полог шатра, он исчез внутри. Долго ждать не пришлось.

— Сиятельный господин ждет вас! — Провозгласил он, выйдя наружу.

Внутри принца встретила ожидаемо скромная обстановка: огромный стол с ворохом карт, походная кровать, еще один столик — поменьше — для еды и прочих необходимостей. Сейнарис с трудом удержался от гримасы — он продолжал думать о себе как о принце. Между тем, вот уже полгода как в Ровандис не было принца. Вместо него нарисовалась непонятно откуда вылезшая принцесса, ставшая головной болью как для него, так и для отца.

Стоявшее на столике зеркало отразило худого юношу в дорогой куртке из белой шерсти. Светлые волосы тщательно расчесаны, черные глаза чуть прищурены… Картину несколько портила неестественная бледность и темные круги под глазами — полностью справиться с последствиями истощения не удалось до сих пор.

— Заходи, — велел Архистратиг, разглядывая одну из многочисленных карт. Кроме них в шатре никого не было.

— Милорд, я…

— Сейнарис, оставь этикет для тех случаев, когда нас окружают индюки из Ассамблеи, — черные глаза отца впились в лицо бывшего наследника. — Неплохо бы тебе устроить выволочку за эту безумную выходку, но она спасла и нас, и армию. Но впредь будь, пожалуйста, аккуратнее.

— Я постараюсь, отец. — принц кивнул.

— Тем не менее, я официально представил тебя к Золотому ордену. Причем, представь себе, по столь же официальному ходатайству, поступившему в мою походную канцелярию. С чего бы это на Васоду снизошла такая благодать, что он решил похлопотать о столь высокой награде для моего сына, а?

Сейнарис открыл было рот, чтобы ответить «не знаю», но вовремя заткнулся. Если отец спрашивает напрямую — значит, знает он. И не будет рад откровенной лжи.