Юлия Пасынкова: Танцы на осколках (СИ)

Катерина могла поклясться, что старуха молчала, однако, в голове чётко услышала ее хриплый, немного скрипучий голос:

- Не теряйся, девка. Пока время есть, делай, что задумала, остальных я на себя отвлеку.

Прежняя вздрогнула, но никто этого не заметил. Ведьма протяжно вздохнула, приоткрыв старческие веки:

- Ну и чаво? Решили меня в этой люльке оставить? Я ить потом разогнуться не смогу, а ну тащите меня на кровать толковую, да сами опосля тоже могёте расслабиться: в башне все спокойно.

Брест, оказавшийся рядом, поднял бабулю и понес её в знакомые спальни, Гера шагал следом, с интересом рассматривая всё вокруг, Милка о чем-то призадумалась, а Катерина, оглядев напоследок роскошный зал, вышла в коридор в поисках своей комнаты.

***

375 год от наступления Тьмы

месяц Хлеборост

24 день

Я распахнула окно, в зал ворвался свежий воздух. Без присутствия молчаливых служанок, было немного одиноко, да и башня словно опустела, хотя из вещей всё осталось на своих местах, даже злосчастный таз, в который меня неоднократно рвало. Словно в прошлой жизни было. Забавно, как иной раз идет время: иногда тянется, словно смола на солнце – сто с лихвой лет, а никаких событий даже припомнить не смогу. Чем я занималась в то время? А тут за один месяц, словно кто-то топнул на вершине горы, и огромная лавина событий накрыла с головой. Одним словом: неравномерно всё как-то.

На улице уже стемнело. Баба Ежна громогласно терроризировала в соседней комнате Геру с Милкой, а я мышкой сидела в комнате, стараясь не попадаться им на глаза. Эх, если бы на меня действовал хмель. Один из минусов моего самоисцеления – я не могу опьянеть. Могу вылакать, хоть все Истомировы подвалы, а ни в одном глазу не будет. А мне бы сейчас не помешало, немного хмеля в крови.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем за стенами все угомонились, а ведьма начала громогласно храпеть. Спали ли остальные? Не знаю, от такого трубного рева, разве что сонные чары помогут. Бабка ведь сказала, что возьмет всех на себя?.. Я проверила свои вещи в мешке, убедившись, что все на месте, а припасов, уложенных Милкой, хватит на пару недель при экономии, тяжело вздохнула. Что ж, назвалась груздем – полезай в кузов.

Тихонько приоткрыв дверь – зачем тихонько? Все равно из-за бабулиного храпа никто ничего не услышит – выскользнула в коридор. Комната Бреста напротив, я осторожно повернула ручку. В спальне было темно, только распахнутое настежь окно, как у меня, освещало тусклым лунным светом часть зала. Подождав немного, пока привыкнут глаза, я разглядела широкую кровать под балдахином и темный силуэт на полу. Где же тут у наемника мешок? На цыпочках, стараясь не разбудить мужика, бесшумно прокралась к кровати. В ней никого не было.

- Катерина? – с пола раздался немного хриплый голос.

Я подпрыгнула от неожиданности:

- Ты чего не в постели? – раздалось в темноте мое шипение.

Тёмный силуэт на полу сел, потирая лицо:

- Да там перины, от которых спину ломит. Привык уж на твердом спать. А ты чего пришла-то? - Мужчина поднялся.

Я немного растерялась, все шло не совсем по моему плану. Проклятье, можно подумать, хоть когда-то всё шло по плану.

- Да просто… Хотела отговорить тебя от этой идеи. Я ж бессмертная. Ну, казнят меня, больно конечно, но не смертельно, и к тому же…

Договорить Брест не дал, осторожно коснувшись грубой шершавой ладонью моей щеки:

- Тише-тише, - он успокаивал меня, как ребенка. – Помнишь, я обещал тебе, что больше не буду тобой прикрываться? Я своё слово держу.

Я сделала попытку отстраниться. Лишь попытку, которая закончилась крахом. Ноги, словно приросли к полу, а во рту пересохло. Его массивная фигура в темноте слабо освещалась лунным светом, запутавшимся в волосах на широкой груди. Брест стоял обнаженный по пояс, в одних портках. Черные в темноте глаза мужчины прожигали насквозь, а прямой алчный взгляд уже раздел и отымел во всех мыслимых и немыслимых позах. Без лишней романтики и нежностей - одна всепожирающая страсть. По моему телу прокатилась волна похоти, остановившись внизу живота. От мужчины исходил жар. Наемник медленно отстранился, опустив руки. Лица было не разглядеть, но исполинский вздох, всколыхнувший воздух, говорил о тяжести сделанного Брестом выбора. Он выбрал не трогать меня сегодня. А мне хотелось броситься на него, отдаться сразу и без остатка, быть податливой, как влажная глина, кричать и биться в экстазе, стать всем и сделать всё, что он прикажет. Раствориться. Наемник сделал шаг назад, сжав руки в кулаки.