Ардмир Мари - Некромант-самоучка, или форменное безобразие

— Ты рожден в усладу другим! — вещало человеческое безобразие, явно не ценящее собственную жизнь. — И умрешь по той же причине — на радость другим, из-за чужой прихоти.

— Плевать, — процедил многоликий. К этому его, как и других, морально готовили в разведке не раз и не два.

— Ты ничего и никогда не добьешься! Сгниешь в небытии, оставив хладный труп на погребение. И никто не вспомнит о тебе.

Повисла тишина, мрачная и звенящая. Он еле сдерживался, чтобы этой человечке шею не свернуть, а она распахнула зажмуренные до сих пор глаза и вопросила:

— Гирби, ты слышишь ме… — В следующее мгновение ее брови поползли вверх, а рот приоткрылся. Натурально отобразив удивление, она протянула: — Ге-е-е-рберт? — Затем с ужасом глянула на кресло и вопросила: — А какого ляда ты тут сидишь? Где лемур? Ты сел на него? Ты… Милостивый боже, ты раздавил моего питомца! Ты… завалил эксперимент. — И с едва сдерживаемой злостью: — Немедленно вставай!

— Убью!

Он поднялся, да так, что зараза, возомнившая себя судьей, оказалась за шею пришпиленной к стенке. Правда, первоначально многоликому пришлось порвать полог, но какая это мелочь в сравнении с пусть и слабым, но все же чувством отмщения. Как оказалось, центр комнаты от остального пространства до сих пор отделяла магическая преграда, искажающая звук и свет, а значит, почти непроницаемая для стоящих по ту сторону. Что ж, если поведение остальных полог и оправдывал, то слова поганки — никак.

И в эти сладкие мгновения ничто не могло отвлечь Герберта от ошарашенного выражения на лице так называемой невесты; ни слова смертников, ни шипящее предупреждение декана, ни обещание Сули убить и нарезать на куски, если он не отпустит девчонку. И он бы долго наслаждался мнимым триумфом, не шепни эта гадость всего три слова:

— Наконец-то он рассвирепел!

Все было бы понятнее, не смотри она Геру через плечо.

— Что? — вопросил он, рыча.

— Тихо! — шикнула нетерпеливо. — Продолжай держать меня у стены. — И словно бы сама себе: — Милостивый боже, кто ж знал, что его разозлить можешь только ты.

— Кого? — Метаморф решил обернуться, но малявка ему не позволила. За подбородок ухватила и хрипит, все так же не поднимая на многоликого глаз:

— Можешь нагрубить, позволяю. Можешь порычать, только не молчи. И вот еще… синяков не наставь. Как целитель, я сама себя лечить не умею.

— Да ты издеваешься?!

— Молодец. Хорошая интонация! — произносит девчонка, все так же глядя расфокусированным взглядом куда-то над его плечом. — А теперь встряхни меня, только аккуратно, и сообщи о том, что убьешь…

— Таррах! Что происходит?

Прищурился и понял, что взгляд ее не совсем адекватный, лихорадочный. Дрожит человечка, из его хватки не вырывается, кожа холодная, а губы пунцовые, и она их вот-вот искусает от возбуждения в кровь. И страшная догадка его распалила.

— Ты что, дурмана напилась? — взревел он и встряхнул девчонку. Чтобы хоть чуть-чуть привести ее в себя. — Сумеречная, твою ж мать! Сдурела?

— Так держать, — шепчет эта уникалка и напоказ кривится от боли. — А теперь скажи что-нибудь про то, как будешь меня убивать и…

— Да, голыми руками! — яростно пообещал свирепеющий Гер, отшатнувшись от ненормальной. — Вначале по заднице отхлестаю, а потом придушу!

— Замечательно! — восклицает мерзавка.

— Да чтоб тебя! — ругнулся Дао-дво и, схватив малявку за руку, потащил к идиотам, опекавшим ее. Если его предположение окажется правдой, если она действительно дурман пьет, смертники поседеют и посинеют несколько раз, не дожидаясь игр. — А теперь говори, живо, кто из этих трупов тебе дурь дал. Ну?!

— А… — попытался вступиться за нее Его Высочество и указал назад.

На этот раз Гер все-таки обернулся и только поэтому успел увернуться от лапы зверя, решившего снести ему голову. Миг, и девчонка за спиной, еще одно мгновение, и уже метаморф наносит удар озверевшему… Чему озверевшему, он так и не понял, но сразу осознал, что тварь двигается не хуже шипастого пса, почти незаметно. Если бы не ее надсадное дыхание, многоликий давно простился бы с жизнью, вначале с первой, а затем и с последней, второй. Он еще раз увернулся от лапы и нанес удар в корпус монстра, как оказалось, покрытого шерстью. Затем уклонился от пасти и нанес второй удар уже в горло.

Зверь захрипел. А Герберт подметил, что шерсть у неизвестного серая, знакомая до боли, и он где-то такую уже видел и, более того, хотел содрать. Затем воспоминания наложились на недавние слова Сумеречной и… Момент понимания не только ошеломил, но и испортил защиту многоликого, и полосатый хвост твари, обвившись вокруг ног, лишил его опоры.