Ардмир Мари - Некромант-самоучка, или форменное безобразие

— Так что они видели? — взмолилась я, уже не зная, что и думать.

— Девушку, которая спасала их от смерти.

— Якобы она вырвала из рук костлявой список с именами, сожгла его взглядом и выкинула в окно. А после, не побоюсь этого слова, девица пнула смерть и дала ей по кадыку.

На несколько мгновений мне стало дурно. Кажется, я знаю, кто играл эти роли!

— И все бы сложилось правдоподобно, если бы смерть, по их словам, не была мужиком, — хмыкнула генерал и опять покачала головой. — Как есть, трусы. Придумали историю для отмазки от игр и теперь ищут девчонку по всем военным академиям.

— Ме… ме… — протянула я с ужасом, но вовремя вспомнила, что не должна сдавать Гарда и себя, и завершила обрывки слов тихим, но емким: — М-дя!

— Но это не та причина, по которой мы вас здесь застали. — Глаза горца сузились.

Все ясно, дух сказал, что я утаивала имена двух темных искусниц, пытавшихся споить Гера, и теперь декан меня отчислит. Жаль, я только сейчас начала ощущать себя человеком. Но наперекор моим мыслям, Горран спросил другое:

— Вы давно видели кадета Крэббас?

— Кудря… Олли? — быстро исправилась я. — Нет. А что? Что-то случилось?

— Она вот уже несколько дней подряд не выходит из своих комнат и не принимает целителей.

— А Севой? — спросила удивленно.

— Оборотница не допускает в свои покои духа-хранителя, — повела плечом генерал. — А несанкционированный визит не позволяет соглашение с ее родом. — Она поймала гневный взгляд декана, смущенно потупилась, но быстро взяла себя в руки и разъяснила тихим голосом: — Я не читала почту, лишь нечаянно увидела договор, — и, чтобы горец-змееволос не задал уточняющего вопроса: «где и когда?», быстро перевела тему: — Так ты ее навестишь, Намина?

— А… хорошо, я обязательно загляну к ней.

— Что ж, — возвестил магистр, — новости передали, обещания взяли, а теперь быстро едим и расходимся по кроватям. — После прищурился и, почему-то глядя на меня, произнес: — По своим кроватям.

Севой — предатель!

Кто как не он мог знать, что я засыпала не в своей комнате и соответственно не в своей кровати! Сам же меня молодому грифону Тиши и посоветовал. Ворчливая призрачная вредина, только попадись мне, и я с тобой поквитаюсь! Именно так думала я, поглощая свой поздний ужин, готовясь ко сну и, что таить, пробудившись поутру. Правда, с рассветом пришло понимание, что не один дух мог меня сдать. И список возможных виновников пополнили Гард Тиши, его медведь Куль и Унг-унг.

Именно поэтому я не устроила разбор полетов, когда полупрозрачный старичок застал меня у комнаты Кудряшки и спросил с иронией:

— Чего стоим и на дверь смотрим?

— Удивляюсь, как родители отпустили Олли учиться в академию. Это же не дверь, а кладовая смертельных ловушек и неизлечимых заболеваний. Как вы такое в учебном заведении разрешили, это же опасно.

— Мы разрешили, они и отпустили, — хмыкнул дух. — А что до защиты, так она не опаснее тренировок на полигоне.

— Неужели?

— Да-да, там знатно калечат, — и отстраненно, словно бы между делом: — Твой Гер, к примеру, только что чуть Равэсса не убил. И главное, ничего не объяснил…

— Чего? — прошептала я.

— Ничего. В том-то и дело, что не объяснил он ничего, но знатно отметелил. Посильнее, чем Гарда.

— И грифона тоже? — В изумлении прижала руки к груди и чуть не спросила: «За что он их?..»

— Видимо, вспомнил об обязанностях опекающего либо о старых обидах. — И задумчиво дух-хранитель протянул: — Очень старых и очень больших. Так что ты, Наминка, с Крэббас долго не затягивай и к Его Высочеству хоть загляни.

— Обязательно, — прошептала, не зная, что и думать. — Сейчас одной ногой сюда, и к нему…

Но зря я надеялась на скорое решение вопроса Олли, потому что быстро оно не нашлось. Будь неладен Бруг! Этот умник ей не просто романтичное письмо написал, а робкое, исполненное нежности признание в любви, в томлении страстном и невозможности к ней подойти. Кто он и кто она…

Я вначале не поняла посыла, а потом догадалась. Ах, ну да, младшая принцесса клана черных драконов, рассветный цветок их королевства, бабочка чувственной неги, искорка потухших сердец, вряд ли сделает своим спутником смертника. И я бы пошутила над драматизмом этих слов, да не решилась. Оборотень, поганец редкостный, написал-то всего ничего, но так, что читать сие безобразие, впрочем, как и отстирывать, без слез невозможно. И висит расписанная простыня не где-нибудь, а на стене у кровати, и, судя по припухшим глазам Кудряшки, она признание прочла сотни раз, и всякий раз рыдая. Напрочь позабыв о еде, воде и полноценном душе. Последнее предположить не сложно: слова на простыне уже поблекли, а вот на коже Олли они красны как никогда, выглядывают из-под ночной сорочки изящными вензелями идеальных линий.