Ольга Смирнова - Случайное добро

После завтрака Матвея вырвало. Он едва сдерживался до того момента, как захлопнется за матерью дверь. Его даже не хватило на то, чтобы выждать для верности пару-тройку минут — так плохо было. Тошнота не появилась внезапно, нет, она мучила Матвея с той самой минуты, как он спустился вниз и почуял запах свежесваренной овсяной каши. Мать считала, что это самый здоровый завтрак, и вот уже на протяжении двадцати восьми с половиной лет Матвей этим завтраком давился. Сказать матери о том, что он ненавидит овсянку, у него не поворачивался язык.

Вчерашний разговор про самокат закончился быстро — его оборвала Алевтина Григорьевна лично, и взгляд при этом у нее был очень нехороший. Матвей бы насторожился, если бы не был занят вычислением местоположения злодея Михаила по едва проклюнувшимся на небосклоне звездам. И совсем не важно, что этих звезд не было видно из-за потолка. Важно было другое — найти и обезвредить преступника любой ценой!

Ночью Матвей практически не спал, ходил как заведенный из угла в угол, и утро встретил в приподнятом настроении. Полчаса он приводил себя в порядок прежде, чем спуститься вниз и приступить к тайной операции под названием — Матвей очень гордился собственным воображением — «Искоренение зла». Некоторое несоответствие тяжести свершенного Михаилом деяния строгости наказания не смущало Матвея. Откровенно говоря, он об этом и не думал. Он помнил лишь одно — свой двухчасовой позор в школе и слова матери по возвращении домой.

Эти воспоминания жгли огнем, они въелись в память и грызли Матвея. Он старался не думать, но не думать не получалось. Только за одно это злодея Михаила следовало покарать.

А тут еще треклятая овсянка…

Матвей давился каждой ложкой, остро ощущая отвратительный запах и клейкий вкус — точнее отсутствие вкуса, под строгим взглядом матери, не смея даже поморщиться. Он пихал в себя кашу, и это наказание длилось и длилось, казалось, целую вечность и даже больше. Матвей с ужасом представлял себе, что там, в этой липкой овсянке, от его ненависти просто не могли не появиться червяки. Склизкие, белые, рыхлые, они ползали в каше, шевелились, скатывались в комья, попадали в ложку и отправлялись в Матвеев пищевод. И там эти черви продолжали шевелиться, размножаться, вгрызаться, и…

Матвея рвало долго. Но он был этому рад.

Освободив свой организм от захватчиков, он уселся на кровать и принялся усиленно думать. Он думал так и эдак, прикидывал варианты, рассматривал возможности, ломал голову, и мог бы продолжать в том же духе до самого вечера — больно увлекательное занятие оказалось. Правда, о чем именно он так истово размышлял, Матвей сказать бы не смог даже под страхом смертной казни.

Он погрузился в мысли, как иные волшебники — в лабораторные опыты. По самую маковку, безраздельно, отрешившись от окружающего. Тем более неожиданно для него прозвучал мужской голос:

— Ну, привет, друг. Давно не виделись.

Матвей дернулся, вскинул голову и уставился на злодея Михаила, каким-то чудом оказавшегося в спальне. Злодей стоял, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. Выражение его лица было немного грустным. Самокат был прислонен рядом. У Матвея задергался глаз.

— Вы… вы! — прохрипел Матвей, вскакивая с кровати и невежливо тыкая указательным пальцем в главного виновника своего позора. — Вы… чудовище! Я вас ненавижу!

— А до меня ты ненавидел Александра, — ответил Михаил спокойно. — Непостоянен ты в своих привязанностях. Еще один признак нарушенной психики.

— Да я… да вы!.. — взвыл не своим голосом Матвей и кинулся на противника.

Но, добежав до стены, он поймал руками воздух. Михаил и самокат неведомым образом переместились к окну.

— Не стоит из-за меня так расстраиваться, — по-доброму посоветовал Михаил. — Я тебе не враг. Я же говорил. Я — Счастье. Твое. Уникальное, для тебя созданное. Неужели ты сам не видишь? Хочешь, дам на самокате покататься?

Матвей взревел еще громче и, хищно вытянув руки, прыгнул к окну. Но опять опоздал. Секунда — и Михаил уже сидел на его кровати. Опять белье в стирку!

— Я дам тебе еще немного времени свыкнуться с мыслью, что мы теперь вместе навсегда. Ты больше не один, у тебя есть я — твоя…

Матвей зажал уши руками, не в силах это выслушивать, ведь что-то подобное говорила ему темнота. ««Ты больше не один… у тебя есть я…» Кто я? Как жить со всем этим? Чьи это злые шутки? Чьи происки?»