Джин Вулф - Меч ликтора

Все это время, а на самом деле гораздо дольше, я страдал от острой боли по всему телу. Паутина, которая при ближайшем рассмотрении оказалась обычной рыболовной сетью, так и осталась на мне; но я был связан еще и веревками, причем одна рука оказалась накрепко прижатой вдоль тела, а Другая вывернутой наверх, так что пальцы почти касались лица и уже онемели. Когда действие наркотика достигло своего апогея, я перестал контролировать естественные отправления, и теперь мои штаны были пропитаны холодной, отвратительно пахнувшей мочой. Галлюцинации являлись все реже и протекали не столь бурно, и меня охватило отчаяние при виде жалкого моего состояния; я содрогался при мысли о том, что со мной сделают, когда наконец выведут из темной кладовки, где я был заперт. Не исключено, что старейшина как-то прознал, что я не тот, за кого себя выдавал, а следовательно, и то, что я бежал от правосудия архона, — иначе он никогда не посмел бы так поступить со мною. Мне оставалось лишь гадать, сам ли он расправится со мной (скорее всего утопит), сдаст какому-нибудь местному этнарху или вернет в Тракс. Я принял решение покончить с собой, если мне предоставят такую возможность, но надежда на это едва брезжила, и в отчаянии я был готов убить себя немедленно.

Наконец дверь открылась. Хотя свет проник из сумрачной комнаты с толстыми стенами, он чуть не ослепил меня. Двое мужчин выволокли меня наружу, словно мешок муки. Оба носили густые бороды, и скорее всего это они были людьми со звериными шкурами вместо лиц, напавшими на нас с Пиа. Они поставили меня вертикально, однако мои ноги подкашивались, и им пришлось развязать веревку и снять сети, опутавшие меня, стоило мне освободиться из сетей Тифона. Когда я снова смог стоять, они дали мне кружку воды и кусок соленой рыбы.

Через некоторое время явился старейшина. Он принял важную позу — очевидно, он всегда так стоял, когда отдавал распоряжения, — но голос его дрожал. Почему он до сих пор боялся меня, я понять не мог, но он действительно испытывал страх передо мной. Терять мне было нечего, даже наоборот, одна попытка могла вернуть мне все, поэтому я приказал освободить себя.

— Я не могу этого сделать, Великий мастер, — ответил он. — Я всего лишь подчиняюсь приказу.

— И кто же посмел отдать приказ обойтись так с представителем твоего Автарха?

Он прокашлялся.

— Приказ пришел из замка. Вчера вечером мой почтовый голубь отнес туда твой сапфир, а сегодня утром прилетел другой с распоряжением переправить тебя туда.

Сначала я подумал, что он имеет в виду Замок Копья, где находился один из штабов димархиев, но очень скоро сообразил, что здесь, по меньшей мере в двух сотнях лиг от крепости Тракса, старейшина не мог знать таких подробностей. Я спросил:

— О каком замке ты говоришь? И не нарушу ли я приказ, если помоюсь, прежде чем явлюсь туда? Дадут мне выстирать одежду?

— Это, пожалуй, можно, — неуверенно проговорил он и обратился к одному из бородачей: — Каков нынче ветер?

Тот в ответ повел плечом, что для меня не значило ровным счетом ничего, но старейшина явно сделал какой-то вывод.

— Ладно, — сказал он мне, — освободить тебя мы не можем, но вымоем и накормим, если ты голоден.

Он собрался было уйти, но обернулся ко мне и прибавил, почти извиняясь:

— Замок близко, Великий мастер, а Автарх далеко. Сам понимаешь. В прошлом мы много страдали, но теперь живем спокойно.

Я был готов с ним спорить, но он не дал мне такой возможности. Дверь захлопнулась за его спиной.

Вскоре пришла Пиа, одетая на этот раз в рваную робу. Мне ничего не оставалось делать, как подвергнуться новому унижению — раздеться и вымыться с ее помощью; однако я воспользовался случаем и шепнул ей на ухо, чтобы она отправила мой меч со мной, куда бы меня ни повезли, ибо я надеялся бежать даже ценой присяги таинственному владельцу замка и клятвы объединить с ним свои усилия. Как и прежде, когда я посоветовал ей доверить тяжесть кандалов бревну, она притворилась, что не слышит меня; но спустя стражу, когда меня одели и повели к лодке на виду у всей деревни, я увидал ее бегущей вслед за нашей маленькой процессией с прижатым к груди «Терминус Эст». Очевидно, старейшина хотел оставить столь замечательное оружие себе и громко протестовал, но мне удалось убедить его, пока меня втаскивали на борт, что, прибыв в замок, я непременно проинформирую хозяина о существовании моего меча, и старейшина сдался.

Мне еще не приходилось видеть лодки, подобной этой. Формой она напоминала шебеку, имела острую удлиненную корму, такой же острый, но еще более вытянутый нос и широкую среднюю часть. Корпус же отличался неглубокой посадкой и был сделан из связанного в пучки тростника наподобие корзины. В таком неустойчивом корпусе не могло быть уступа для обычной мачты, и вместо нее возвышалась треугольная связка жердей. Узкое основание этого треугольника тянулось от планшира до планшира, а равные по длине стороны поддерживали блок, предназначенный, как выяснилось, когда мы со старейшиной забрались на борт, для подъема косого рея, к которому крепился льняной парус в широкую полоску. Меч старейшина уже держал в руках, но как только лодку оттолкнули, Пиа, звеня цепью, прыгнула на борт.