Роман Афанасьев - Знак чудовища

В длинных пальцах, как по волшебству, появился еще один медяк. Снова глухо стукнул о стол и снова был ловко пойман.

— Как обещал, — бросил северянин.

Потом развернулся и быстро вышел из таверны. Крестьянин проводил его долгим взглядом. От него не укрылась и военная выправка гостя, и ривастанский герб на колете, прикрытый старым плащом. Да говор северный плащом не прикрыть. Но медяк приятно холодил ладонь и обещал много веселья.

— Эй, — гаркнул крестьянин, расправляя плечи. — Пива мне! Того самого, что в кувшине! И побольше. Пью сегодня за драконью шкуру, что принесла мне прибыток. Пусть хорошо ей висится на гвозде в подвале барона!

Пиво принесли. И много. Подсели знакомые, потом пошел в ход второй медяк и третий, припасенный на черный день.

Глубоко за полночь, когда гулена возвращался домой, из темного переулка навстречу ему шагнула темная фигура. Крестьянин и вскрикнуть не успел — удар по голове заставил его замолчать навсегда. Вор обшарил карманы, вывернул наизнанку пустой кошель и, ничего не найдя, растворился во тьме.

Рассказ об убийстве дракона принес деньги. Но не удачу.

В темном небе матово блестели звезды. Сквозь дыру в крыше они казались зернышками риса, что рассыпались по черному покрывалу неба. Создатель щедро разбросал их из горсти и, к счастью, забыл подобрать утерянное.

Сигмон лежал на спине и смотрел в потолок. Вернее — в ту самую дыру, что он пробил своим телом в крыше хижины Леггера. Было неудобно — глиняный пол, утоптанный до твердости камня, оказался на удивление жестким. Но тан привык. Каждую ночь он ложился на спину и разглядывал звезды до тех пор, пока не проваливался в темную бездну сна. Зато утром, открывая глаза, он сразу видел клочок синего неба, как заплату на потолке. И это ему нравилось. Чинить крышу он не хотел.

Он вообще ничего не хотел. Проведя в хижине Леггера два долгих месяца, он постепенно отвык чего-либо хотеть. Сначала, в первые дни, он сделал многое. Для начала он отыскал останки мага — их не тронули ни звери, ни птицы — и закопал их недалеко от края обрыва. Сигмон не знал, как надо хоронить магов. Даже представить себе не мог, этим всегда занимались другие маги. Поэтому он просто выбрал самое красивое место у обрыва и зарыл все, что осталось от Леггера. Разровнял землю, сделал все так, чтобы никто не догадался, что здесь могила. Ему казалось, что так и надо. Еще при жизни маг ушел от шумного мира и наверняка не захотел бы, чтобы его тревожили и после смерти.

В первое время Сигмон часто приходил на обрыв. Каждый день. Он смотрел свысока на долину и холмы, на квадраты виноградников, поля, дома крестьян и думал о том, что, наконец, его мечта сбылась. Он больше не бежал, не прятался и не сражался. Обрел мир и покой. Вознесся над суетливым миром и оставил позади всю мерзость и грязь, присущую роду людскому.

Сигмону было хорошо. Сначала тревожили воспоминания и дурные сны, но постепенно тан научился не думать о плохом. Он просто не думал ни о чем. День был похож на день, ночь на ночь, время тянулось все медленнее, а потом и вовсе остановилось.

Обычно весь день он тратил на поиск еды: бродил по лесу с утра до вечера и старался найти что-то съедобное. Это было не слишком трудно. Плоды незнакомых деревьев, грибы, ягоды — все шло в дело. Желудок Сигмона исправно переваривал любую пищу, не капризничая и не доставляя неприятностей хозяину.

А хозяин чувствовал себя прекрасно. Сначала немного донимал голод, и тан даже начал охотиться, но это быстро наскучило. Тан был настолько быстр и ловок, что охота превратилась в пустую забаву. Его первой добычей стали толстые птицы, вьющие гнезда на земле и напоминающие куропаток. Вкусом они напоминали курицу, и тан один раз объелся так, что потом отсыпался весь день. Потом ему удалось поймать в озере нескольких рыб — слишком мелких для жарки, но отменно показавших себя в супе. Ему даже удалось добыть нескольких тощих зайцев, но их мясо оказалось таким жестким, что он решил больше не охотиться на них. А потом, через пару недель, голод ушел.

С той поры Сигмон довольствовался только тем, что собирал в лесу. Он много спал и мало ел. И не думал ни о чем. Порой он казался сам себе деревом, что просто существует в лесу. После бешеной скачки по городам и странам, после сражений и суеты бегства внезапный покой подкосил Сигмона. Он чувствовал себя мечом, который кузнец вынул из горна и бросил в ледяную воду. Это было так странно, так больно и одновременно приятно, что тан долгое время не мог прийти в себя. Как манекен, пустой и бесчувственный, он бездумно бродил по лесу, собирая ягоды и тут же съедая их. К закату возвращался в хижину, долго лежал, рассматривая небо, потом закрывал глаза и погружался в темноту. А утром все начиналось снова.