Роман Афанасьев - Знак чудовища

Сигмон хмыкнул, собрался напомнить, что это алхимика пришлось выручать из плена в замке барона, но промолчал. В конце концов это по его вине наемники захватили замок. Охотились-то за ним.

Тан привстал на стременах и окинул взглядом дорогу, что уходила вдаль, огибая лес. Грязная лента, вязкая, как лесное болото, она лишь по привычке называлась дорогой. Но сворачивать с нее — себе дороже. Через лес не пробьешься, а луга, что остались справа, давно залило водой.

— Давно я тут не был, — медленно произнес Сигмон.

Только сейчас из памяти всплыли полузабытые образы дома. Он вспомнил, что за лесом течет река. Через нее перекинут большой деревянный мост без перил. И не мост даже, а настил с прогнившими досками. А за речкой начинается дубрава, потом ельник, поля, холм. А под ним деревня и родное имение л а Тойя, полученное прадедом в награду за верную службу короне. Место, куда можно вернуться, и все будут тебе рады. Кем бы ты ни был.

— Долго еще? — осведомился Рон.

— Нет, — отозвался тан. — Я узнаю эти места. Еще немного, и можно будет сказать, что мы дома.

— Это ты — дома.

— Мой дом — твой дом. Вот обоснуешься у меня, будем жить вместе. Имение просторное, места хватит.

— Как бы не так. Я, конечно, погощу у тебя. Недолго. Но жизнь на лоне природы никогда меня не привлекала. Все эти сеновалы, селянки, сон до полудня, солома в волосах, самогон и прочие прелести.

— Благие небеса! Рон, ты же на четверть эльф! Я думал, тебе больше нравится лес, чем города.

— Умоляю, перестань. Не путай деревню с лесом. Может, моей четверти и нравятся лесные прогулки. Верхом. Но остальные три четверти тянутся в город — туда, где крепкие стены и высокие дома. Где на улицах ночью светло, как днем, а жизнь бьет ключом с заката до рассвета. Где дерутся на дуэлях задорные юнцы, а кокетки жеманно выглядывают из окон и роняют на брусчатку носовые платочки. Вот это жизнь!

— Опять жалуешься? — с укоризной спросил тан. — Чем тебе мое имение не угодило? Ты его даже не видел.

— Да, — признал Рон, и в голосе его слышался вызов. — Не видел. Но уже представляю. Три дня обжираловки, а потом что? Подыхать со скуки? Кого я буду лечить у тебя дома? Деревенских баб, занозивших палец? Обожравшихся телок? А девицы-то, девицы! Небось все как на подбор — дородные красавицы, что мечтают о своем дворе, десятке шустрых ребятишек и собственной корове?

— Перестань. — Сигмон нахмурился. — Ты сгущаешь краски. Подумай — в городе ты не найдешь таких тихих мест. Здесь ты можешь спать до полудня, предаваться безделью, наслаждаясь чистым небом и тишиной. Сможешь бродить по лесу в одиночестве, зная, что никто тебя не потревожит. Ты будешь моим гостем, и тебе не придется никого лечить.

— Ха!

— А что тебе не нравится? — обозлился тан. — В чем я-то виноват?

— Ни в чем, — мрачно отозвался алхимик. — Прости. Неспокойно на душе. Я чувствую, что нам придется вскоре расстаться, потому и ворчу. Готовлюсь заранее.

— Но подумай сам — тишина и покой. Никаких убийц, погонь, сражений. Только ты и чистое небо. И лес. И река.

— Покой нужен тебе, Сигмон, а не мне, — тихо сказал Рон. — Нам придется расстаться. Но не жалей об этом. Мы еще встретимся.

Сигмон проводил взглядом стаю галок, мечущихся над холмом, и едва слышно вздохнул.

— Наверно, ты прав, — признал он. — В самом деле, что одному — лекарство, то другому — яд.

Они замолчали. Вскоре лес остался позади, и дорога вывела их к небольшой речке, густо заросшей камышом. Через нее был перекинут деревянный настил. Перила давно снесли, доски кое-где прогнили, и он чудом держался на толстых сваях. Друзья осторожно, друг за другом, проехали по мосту и направились к дубраве.

Заморосил мелкий дождик, серый и унылый, как мокрая мышь. Казалось, водяная пыль висит в воздухе склизким облаком, окружая со всех сторон. Она даже не падала с неба. Она парила меж небом и землей, как туман. Сигмон завернулся в плащ, а Рон натянул широкополую шляпу на лоб.

— Сигги, — позвал он. — А ты сам уверен, что хочешь домой?

Тан помедлил с ответом. Сомнения он предпочитал держать при себе. Но алхимик — его друг, а друзьям надо говорить правду. Тогда они ответят тебе тем же.

— Не знаю, — признался тан. — Но мне кажется, что дома мне станет легче.

— Но рано или поздно твой секрет откроется. Ты его не спрячешь. Сначала поползут слухи среди челяди, а потом это станет известно всем.

— Крестьянам? Пусть. Они знают меня с детства и никогда не видели от меня зла. Весть о моем уродстве разнесется по округе быстрее, чем пожар в ветреный день. И знаешь, что?