Алан Фостер - Пожиратели света и тьмы. По Мыслящим Королевствам. Триумф душ

— Отлично! — Тихонько ворча, Симна отвернулся от него. — Полагаю, ты ждешь, что я проявлю солидарность, присоединившись к вам, дабы вкусить прелестей коровника?

— Вовсе нет, — ответил Эхомба. — Пользуйся теми удобствами, которые можешь отыскать.

— Приятно слышать, потому что именно так я и собираюсь поступить, — упрямо проговорил северянин. — После карабканья по горным кручам мне хочется отмокнуть в горячей ванне и полежать на чистых простынях, а проснуться тепленьким и отдохнувшим.

— Так и следует сделать. — Эхомба посмотрел мимо него и вежливо осведомился: — Позади дома, вы сказали?

Сложив руки, хозяйка сурово кивнула.

— Приятного сна, — саркастически напутствовал его Симна. — У нас с Накером он наверняка таким и будет. Верно, дружище?

— Надеюсь, — неуверенно промямлил маленький человечек.

— Точно! Ну, пошли. — Приобняв колеблющегося Накера, северянин направился мимо хозяйки в верхний зал. — Не покажете ли нам нашу комнату, дорогуша?

— Охотно. — Наградив Эхомбу прощальным осуждающим взглядом, хозяйка повернулась и повела за собой двоих низкорослых мужчин.

— На улицу, назад и вокруг. — Эхомба направился к выходу. Кот поднялся и пошел следом.

— Знаешь, ты не обязан этого делать, — сказал Алита, когда они спустились по ступенькам и повернули направо.

— Знаю.

— Я не прошу тебя составлять мне компанию. Мне нравится одиночество.

— Это я тоже знаю. Насчет слишком мягких городских кроватей я говорил серьезно. Меня больше устроит солома.

— Делай, как тебе нравится. Мне все равно. — Алита замолчал.

Конюшня была крепкой и построенной так же добротно, как и любое другое здание в этом селе — даже если оно предназначалось для содержания грязных животных.

— А как насчет сегодняшнего городского праздника? — поинтересовался кот.

— Мне кажется, лучше было бы не рисковать. Если эти люди не пускают грязных животных к себе на постоялый двор, то я сильно подозреваю, что они не станут с ними обниматься на своих гулянках.

Зайдя в конюшню, Алита стал подыскивать себе подходящее местечко для ночлега.

— Вероятно, ты прав, Этиоль Эхомба. Интересно, а каково им принимать грязных людей?

— По голосу женщины мне показалось, что она имела в виду лишь аспекты личной гигиены, когда употребляла слово «грязный». Боюсь, впрочем, что сопряженные с этим чувства могут оказаться куда более глубокими и мерзкими.

Сунув голову в пустое стойло, Алита проворчал:

— Я бы не удивился. Я тут полежу и подремлю немножко. — Левгеп фыркнул и потряс головой, от чего густая черная грива всколыхнулась, словно гигантская швабра. — С тех пор как мы покинули степь, я постоянно недосыпаю. — Устроившись, он взглянул вверх. — А ты пойдешь?

— Придется. Не потому, что имею сильное желание — хотя, несмотря на их предрассудки, это интересное местечко, — а потому, что, как мне кажется, за Симной надо присматривать. Язык доведет его до беды.

Они растянулись рядом на большой куче соломы. Ее недавно обмолотили, и она все еще была мягкой и приятной. С нее хорошо было видно передний и задний вход в конюшню. Эхомба решил отдохнуть до ужина. А после начнется сельский праздник, который он посетит как путешественник и гость. Эхомба знал, что, пока он будет затыкать рот Симны едой, тот вряд ли причинит неприятности.

Ужин, съеденный в корчме постоялого двора, оказался отменным, приготовленным и накрытым столь же художественно, как и строение, в котором его подавали. Трое путешественников не были здесь единственными посетителями. С заходом солнца начали приходить местные жители, освещая себе путь по вычищенным незербрейским улицам маленькими оловянными фонариками с изящными барельефами. Вскоре корчма наполнилась смехом и непринужденными беседами. Мужчины обсуждали начало вырубки на новой лесной делянке, поскольку деревня поставляла деревянные изделия в Бондрессей и Сквой. Женщины говорили о детях и домашнем хозяйстве. Все много и добродушно сплетничали.

Селяне беседовали главным образом между собой, а трое путешественников сидели на одной из длинных общих лавок. Но чем позднее становилось, тем больше наполнялась корчма, веселье становилось более общим, шутки более шумными, и шутники неизбежно втянулись в разговор с местными. По крайней мере Симна. Накер соблюдал осторожность, а Эхомба, можно сказать, отличался необщительностью.

Откинувшись на спинку скамьи, северянин по-свойски осведомился у сидящего рядом дородного селянина: