Александр Гарин - Игры Предвечных

Седрик едва дождался берегов родной холодной Веллии. Ему не терпелось поделиться случившимся с женой. Про-принц знал, что, несмотря на отстраненность и извечную угрюмость, Марика всегда мыслила трезво и могла подсказать выход из положения. Или, хотя бы, помочь предугадать следующий ход сына императора. Седрику также было известно пристрастие его жены к воинским состязаниям, и он уже предчувствовал удовольствие от восхищения, которое волей-неволей должно было появиться на ее лице при виде его приза.

Но все его мечтания пошли прахом, когда королевский корабль вошел в гавань столичного порта. Порт этот отстоял на два часа езды от Ивенот-и-ратта, однако все равно считался столичным. На пристани корабль встречали дети Седрика - семилетний Хэвейд и пятилетние близнецы Драгус и Ерсус. Ждали там жена Генриха Ираика и даже старый король Хэвейд, которого в последнее время донимали ноги, из-за чего он ходил, прихрамывая, и все норовил на что-то опереться.

Не было только Марики. Почти сразу Седрик выяснил, что она уехала к Прорве после его отплытия в Ром, и с тех пор не возвращалась.

Седрик не стал яриться сверх того, что уже бушевало в его душе, исключительно из-за заботы о своем здоровье. Не без оснований он опасался, что с новой волной гнева его попросту хватит удар. Вместо этого Дагеддид сделал единственно разумное, что оставалось в его положении - и отправил за своей женой посланника. Про-принц хорошо успел изучить Марику, и знал, что заставить ее подчиниться можно было только применив силу. В большинстве случаев убеждения не действовали.

Его расчет оправдался. Через две седмицы, про-принц, наконец, получил воркуна с письмом о завтрашнем возвращении жены. Обрадованный, он едва дождался утра - и выехал навстречу Марике со своими конниками.

Но жена и тут нашла способ досадить ему. С востока, где простиралась Прорва, к столице вело две дороги. Одна из них была широкой и наезженной. Другой пользовались редко из-за ее непроходимости в любую пору, кроме летней.

Следуя логике, Седрик выбрал широкую для того, чтобы встретить Марику. Однако просчитался. Жена предпочла сбить ноги лошадям, но разминуться с ним почти перед самыми стенами столицы.

Когда усталый, раздосадованный и уязвленный Седрик вернулся обратно, выяснилось, что жена появилась в замке несколькими часами раньше него. Выслушав восторги детей, впервые за много месяцев увидевших мать, ответив на сдержанную радость невестки Ираики, все это время нянчившей племянников, и для вида посмеявшись новому романскому анекдоту про папашу Херуса Длиннуса, который Марика успела рассказать его брату Генриху, Седрик в очередной раз понял, что жена была рада увидеться со всеми домочадцами, кроме своего супруга. Не уронив лица перед семьей, Седрик в очередной раз удержал свой нрав крепко в узде и сам отправился на поиски Марики. Столь долго обуздываемый гнев рвался наружу, словно пар из-под крышки вскипевшего котла. Но Седрик по-прежнему давил на эту крышку, не давая себе сорваться.

... До появления Марики в замке велльских королей не было купальни. Лишь для того, чтобы доставить удовольствие вечно угрюмой жене, Седрик приказал устроить на одном из нижних этажей что-то вроде тех романских банных мест, которые ему довелось видеть в столице Рома. И теперь каждый вечер Марика проводила там. Возвратившись из любого похода, паломничества или даже просто с охоты, романка первым делом отправлялась в купальню.

Этот раз тоже не стал исключением. Седрик, зная, где искать жену, шел к ней, чтобы в очередной раз окончательно и бесповоротно поговорить о недопустимости такого поведения.

Про-принц спустился по каменной лестнице в неширокий коридор, где раньше была прачечная. Слуги продолжали прятаться, уведомленные сотоварищами о сложном настроении младшего Дагеддида, поэтому Седрику не встретилось ни души. Ему было известно, что Марика также не любила ничьего присутствия рядом, в то время как она кисла в цельной лохани остывающей воды. Теперь это было на руку. Ему не хотелось разговаривать с женой при свидетелях.

Он отворил плотную деревянную дверь и оказался в неширокой, но и не узкой комнате. Большую ее часть занимала деревянная лохань. Лохань эта помещалась в земляном углублении, дно которого, как было известно Седрику, выстилали огненные камни. Оттого вода в лохани никогда не остывала. Больше в комнате не было ничего кроме предметов для мытья, что с романской скрупулёзностью располагались на деревянных полках вдоль стен. В стороне от лохани на лавке дожидались своего часа свежие полотенца и белье. Несвежая одежда аккуратной стопкой высилась в корзине в углу. Там же стояли покрытые многодневной пылью порыжелые сапоги.