— Так говорят за Итиль-рекой, на закате. Он уверяет, что сделал это нечаянно. Он готов заплатить за ущерб.
— Хоть бы он отдал все золото хорезмшахов, никто не вернет накопитель. Я убью его.
— Саргиз, он твой брат по вере, — напомнила царевна.
— Вряд ли он признает меня за единоверца… — буркнул я; желание убивать тем временем рассеялось.
— Обяжи его клятвой, — подсказала царевна. — Он не воин, а торговец; он сможет раздобыть тебе книги, которые даже мои тучи не в состоянии отыскать.
Да, книги… Хоть я и слуга царевны, я — Саргиз сын Якуба из Мерва, верный Церкви Востока. «Люди книги» — так зовут магометане и нас, и иудеев, и огнепоклонников; можно вспомнить еще расписные книги манихеев, по которым я учился красоте узоров.
Писание — такая же необходимая часть существования, как хлеб и воздух. Никакое небесное знание не лишит меня веры. Пусть земля — шар, летящий в бездне, пусть один из многих миров, где есть разум, что из того? Христос всемогущ, ему нет запретов и пределов.
Я начал осознавать смысл речей гостя — царевна шептала мне слова, услышанные в странствиях ее послушными тучами.
Возможно, я зря прежде не интересовался народом русов, живущих на северо-западе. Язык их непрост, но красив и звучен. Признаться, мысль моя устремлялась по пути подвижников, несших свет правой веры на восток; Мар-Тума, которого франки и румийцы зовут Святым Фомой, пришедший в хиндское царство Кочин и крестивший в Кранганоре царскую семью, патриарх Акакий, основавший первую епархию в земле Хань… я посылал туда тучи царевны и насыщался знанием.
Не без стыда подумал я о том, что в ярости хотел убить гостя. Проклятие пало бы на мою голову!
Но вольно или невольно гость повел себя недостойным образом. За это должна последовать расплата; так велит справедливость.
— У меня трое дочерей, — стенал коленопреклоненный купец, — как им прожить без отца? Матери их уже нет на свете…
Женщины. Царевна не сердилась на меня, когда я, истомившись без людского общества, отправлял тучу в Самарканд, Хиву или хорасанский Нишапур. Долетали стаи сухих снежинок и до Багдада. Каюсь, этим я умножал людские суеверия и порождал сказки о крылатых джиннах, в виде облака уносящих девиц, — но как иначе я мог найти себе собеседника? Прежде, чем пойти на похищение, я дважды честно пытался свататься — добром это не кончилось. Ни золото, ни бадахшанские рубины не могли примирить людей с моим обличием. Не помогал даже обет сочетаться браком по-христиански. Джинн-жених, верующий во Христа!..
И ни одна со мной не ужилась!
Царевна, видя мою одинокую печаль, некогда сказала:
— Саргиз, хочешь, я насыщу тело твоей избранницы нитями, и она станет как ты?
Я наотрез отказался. Мой облик — неотменное условие служения царевне, и, хоть он страшен, даже безобразен, в этом облике я неуязвим и могуч; таким и пристало быть мужу. Красота для мужчины — не главное, и иссеченный шрамами воин милей девицам, чем женоподобный юнец. Но лишать девушку ее природной красы — недостойное дело.
Я сделал одиннадцать попыток найти свою желанную. Может быть, на этот раз мне повезет?.. Не уверен. Достаточно взглянуть в зеркало воды, чтобы понять — я не пара никакой девушке. Хоть бы я жемчугом и янтарем рассыпался под ноги, не сотрется из ее очей мой страховидный образ.
— Ладно, — ответил я купцу на языке русов, — я сниму с тебя вину и отпущу, но при одном условии.
Условие, казалось, угнело его тяжелей, чем близкая смерть от моих когтей.
— Да как же… мне нельзя скрыть, кто ты и каков ты, господин зверь-человек! Не прогневайся, ни одна за тебя не пойдет по доброй воле. Разве силой привезти — но чем так, лучше я здесь останусь и кончину приму.
— Мне нужна не рабыня, а подруга. Пусть сама захочет поселиться у меня взамен тебя, а если все откажутся — вернешься ты, и я решу, как быть. Ты нанес мне большой урон, сломав… — Я задумался, как назвать кристалл, накапливающий силу. — Сломав драгоценный цветок, и я законно требую, чтобы ты возместил его.
— Скажи, во сколько раз больше золотом по весу ценишь свой цветок, — и я отплачу, клянусь Богом-Вседержителем. Дай мне три года сроку!
— Сколько бы ты ни дал за жену, она не воскреснет; так и цветок. Я не изменю своего слова.
Купец понурился, но, набравшись сил, дал клятву.
— …Но не раньше, чем я окажусь в Курске.
— Об этом не заботься — метель донесет тебя и вернется с той, кто решится жить у меня. Вот знак возвращения, — я велел немногим нитям выйти из меня и сплестись кольцом на пальце, после чего снял кольцо и вручил купцу. — Курск — где это место? — спросил я царевну.
Читать дальше