Константин Асмолов - ФЭНТЕЗИ-2003

— Эк тебя скрутило, с отвычки-то, — рокотнуло в вышине.

Ганс шевельнулся и убедился, что тело слушается хозяина.

Глаза открывать не хотелось совершенно. С тайной надеждой, что сейчас проснется в винном погребе замка, старик разлепил веки.

— Попустило? — с участием осведомился кошмар, хвостом трогая лоб жертвы.

— П-по… по-попо… — едва выдавил Ганс.

— Тогда давай, брат, за работу. Иначе худо будет. Сам знаешь — не впервой ведь.

Когтистая лапа упала на плечо. Эрзнер зажмурился, но исчадие ада, вместо того, чтобы разорвать грешника на куски, одним рывком поставило бедолагу на ноги.

— Твое место третье, от края. Помнишь небось? Эх, бывали дни веселые…

Ганс исподтишка огляделся. Кое-кто из чудищ косился в сторону новичка, но большинство было занято делом: точили, строгали, плели, сколачивали, лепили. «Мастерская, — догадался Ганс. — А я? Мне что делать?» Перед Эрзнером, на облезлом верстаке с глубокими отметинами когтей (клыков?!), лежали куски пеньковой веревки, обрезки стальной проволоки и бычьи (Ганс очень надеялся, что все-таки — бычьи!) жилы. Новопреставленный грешник украдкой покосился на соседа-четырехглаза. С выражением скорби на морде дьявол сосредоточенно плел какую-то чепуху, раня пальцы острой проволокой и страдальчески морщась.

— Что, Зеки, память отшибло? Забыл, как интриги плести? — перехватил он озадаченный взгляд Ганса. — Вот ведь приложило!.. Повязали-то где?

— В часовне, — честно признался Ганс.

— Ясно, — с пониманием кивнул дьявол. — Хуже нет, если в часовне. Ничего, держись. Через пару дней очухаешься. Хотя, знаешь, иногда думаю: лучше б и не вспоминать! Ладно, гляди сюда…

Это оказалось проще простого: вплетаешь проволоку в пеньку, скручиваешь жилами и сворачиваешь в замысловатые узлы и петли, какие на ум придут. Лишь бы не развязывалось. Готовые интриги следовало класть в берестяной короб, прибитый к краю верстака. За день, сказал четырехглаз, полагалось наполнить короб доверху. Иначе — карцер и арфа. «Только и всего? — дивился про себя Ганс, скручивая кукишем очередную интригу. — И это адские муки?! Воздаяние за грехи тяжкие? Да мне отхожие ямы горстями выгребать — и то за счастье… Ну, проволока пальцы царапает. Ерунда. По-любому лучше, чем в котле кипеть! Правду говорят: не так страшен черт…»

Однако, глядя на трудившихся вокруг дьяволов, создавалось впечатление, что непыльная, в общем-то, работа доставляет им изрядные страдания. Что ж их так корежит, бедолаг? Ганс поймал себя на сочувствии к страхолюдным «товарищам по несчастью». Или что немцу — здорово, то бесу — смерть? Может, и так. Нелюди, одно слово. Почему же тогда его определили сюда, а не к другим грешникам?

Людей, кроме Ганса Эрзнера, в сатанинской мастерской не наблюдалось.

— Зря ты, Зеки, Договор порушил, — промычал четырехглаз, толкнув соседа локтем в бок. Слова дьявола удалось разобрать с трудом: закончив очередную плетенку, тот с жалобным стоном сунул в пасть изодранные в кровь, дымящиеся пальцы. — У тебя ж срок к концу подходил! Сколько б твой барон еще протянул?

— А черт его знает! — искренне ответил Ганс.

Дьявол кивнул:

— Вот я и говорю. Ну, пять лет. Ну, шесть. Или в люди выбиться надумал? Зря. Суеверие это. Брехня. Да и от Гончих шиш уйдешь.

— Простите, господин мой, не понимаю, — отважился промямлить Ганс. Кажется, дьявол был настроен вполне дружелюбно, и это придало Эрзнеру толику храбрости. — О чем вы. И почему вы называете меня этим… Зеки? Зекиэлем?

— Шутишь, Зек?! — искренне изумился рогач. — Это же я, Калаор! Бельмач Калаор, из Пентаграмматона! Мы ж с тобой вместе срок мотали: ты по второй ходке, я — по первому залету! Рядом сидели, как сейчас. Неужто забыл?!

Ганс честно попытался вспомнить.

Увы.

— Плохо дело. Это все часовня, будь она неладна! На кой ты туда полез? Или думаешь в бессознанку упасть? Лазарет, то да се…

— Разговорчики! — рявкнули вдруг над ухом. — Языки чешем, бездельники?! Опять норму завалите, а весь мед на голову кому? Старшему барака Азатоту?! А ну, работать!

Над Гансом навис тихий ужас. Тихий, потому что Азатот замолчал, раздраженно хлопая парой изломанных, угловатых крыльев. А после его воплей даже труба Иерихона показалась бы тихоней.

— Все, Зекиэль! Завязывай с интригами! — совершенно непоследовательно заявил старший барака. — Марш препоны чинить! А то Шайбуран один не справляется. Калаор, сидеть! Будешь пялиться — четные зенки подобью! Пальчик он поранил, бедняжка! Тут тебе не Жарынь и не Сульфурикс! Искупай честным трудом — глядишь, зачтется…