Андрей Басирин - Тень Аламута

Прошли годы. Омар Хайям стал ученым и поэтом. Низам ал-Мулка назначили визирем, и он возвысился. Гасан тоже попросил у султана высокий пост. Едва это исполнилось, Гасан вступил в соперничество с визирем. Очернил его, распустил гнусные сплетни и даже попытался зарезать. А под конец обещал султану построить дворец, прекраснее которого нельзя было найти ни в Бухаре, ни в Дамаске, только бы тот прогнал визиря.

Но Низам ал-Мулк, мальчик мой, оказался не из дерюги сделан. Он прокрался в кабинет своего удачливого друга-соперника и исправил некоторые буквы в его бумагах. На следующий день Гасан предоставил султану свой доклад о дворце. Царедворцы от смеха попадали на пол и не смогли встать — везде, где следовало быть слову «динары», красовалось «лягушки». Разгневанный султан прогнал Гасана прочь.

И Гасан отомстил, дитя мое. Он изучил в Египте мудрость батин и, вооруженный ею, вернулся на родину. Собрал тысячи последователей, а кого собрать не удалось, зарезал или оклеветал.

Как-то сказал он своим приверженцам: «Будь у меня еще два человека, таких же смелых, как я, мы бы вместе покорили страну». Ассасины не поверили мудрому старцу. Они решили, что тот сошел с ума и принесли лекарство.

А Гасан не был безумен, нет. Он захватил Аламут. Потом убил султана, а труп выбросил в реку. После чего разорвал на части и съел своего бывшего друга Низама ал-Мулка. Убил бы и Омара (хоть тот ни в чем не виноват), но пройдохе удалось бежать.

Когда же те, кто считал Гасана сумасшедшим, пришли к нему униженно, Старец сказал злым, хриплым голосом:

— Муа-ха-ха! Ну и кто из нас безумец?

А потом убил их и сбросил со стен Аламута.

— Сказка кончилась. Можешь вылезать из-под лавки.

История потрясла мальчишку. Он сидел в ногах дедушки бледный, трясущийся, а по щекам его текли слезы.

— Ну-ну, не хнычь. Настоящие ассасины не плачут.

— Я не плачу! — ребенок с шумом втянул сопли. — Совсем!

«Великая сила — искусство… — подумал Габриэль философски. — Чувство, экспрессия. Но какие глубины смысла оказались сокрыты от мальчишки? Видит Аллах, мне его даже жалко».

— Эй, паршивец, — поинтересовался он. — Что же ты понял в этой истории?

— Я понял… я… я не стану бить Лашида.

— Это почему же?

— У меня есть длузья, деда. И фельсы. Я дам фельс Селиму и два — больсому Абу. Они Лашида отлупят!

Габриэль удовлетворенно прикрыл веки. Его усилия не пропали даром. Из мальчишки вырастет настоящий имам.

Сопливая мордочка просунулась под ладонь.

— Деда, — прошептал счастливый детский голосок. — Мой знаменитый деда. Я так тебя люблю!

Что-то сломалось в красавчике Хасане. Гордый правитель превратился в куклу. Или даже нет — сазана, пойманного умелой рукой рыболова.

Он больше не управлял своей судьбой. Жены Хасана, кладбищенская ведьма, Рошан, Балак — все вертели им как хотели. Марьям только диву давалась: куда делся тот великолепный вельможа, что подошел к ней в пустыне несколько месяцев назад? Где смелый взгляд, гордая посадка головы?

Хасан, сгорбившись, сидел у очага. В его глазах прыгали огненные точки. Сидеть так он мог долго, очень долго. Марьям не знала, что и думать.

— Чего желает мой повелитель? — робко спросила она.

Хасан зябко передернул плечами:

— Какая холодная ночь…

— Повелитель желает одеяло? Или горячего чая? — Ответа не последовало. На всякий случай девушка поставила греться воду. Ее подмывало задать глупый вопрос, что-нибудь вроде: «Любит ли повелитель свою козочку?», но как раз это было запретно. Так же запретно, как дергать гепарда за усы, когда он лакает молоко.

— Видит Аллах, — вдруг пошевелился Хасан, — я люблю тебя, Марьям. Люблю с того самого мига, как впервые увидел. Поэты говорят…

И осекся. Поэтов к месту и без места любила приплетать Ляма. И как это одна глупая женщина моли вызвать в мужчине такое отвращение к поэтам?

— Поэты говорят о своем, повелитель, — Марьям присела рядом с Хасаном. — Я знаю историю о юноше, знавшем слишком много стихов.

— И что с ним случилось?

— Этот юноша встретил девушку — знатную и красивую. И с ним произошло нечто, чему он не знал названия. О, повелитель! В стихах говорится, что влюбленные теряют сон и аппетит. А юноша хотел быть лучшим из влюбленных. Он не ел и не пил, хоть в животе бурчало, а глаза слипались.

В глазах Хасана проснулось любопытство. Горькая предрассветная тоска отступила, забившись в угол. Марьям поймала любимого в сети и с каждым словом всё больше и больше опутывала его: