Сесилия Дарт-Торнтон - Битва вечной ночи

Чуть позже, разрываемая любовью и безумием, Тахгил спросила:

— Лебедь… она узнала что-нибудь о Короле-Императоре?

— О да, узнала, — ответил Тигнакомайре. — И многое. Но вот что именно, нам она не сказала.

— Я должна поговорить с ней. Она близко?

— Кто знает? — пожал плечами уриск. — Она то прилетает, то улетает.

— Мне тоже надо идти. Самое время выбираться из этой жаровни. Но ночь такая темная — за дымом ни луны, ни звезд не разглядеть. Я и на два шага-то от себя ничего не вижу.

— Тебе и не потребуется ничего видеть, — промолвил Тигнакомайре. — Я повезу тебя.

— Да? А снова не утопишь? Сдается мне, грязи из местных омутов очень полезны для кожи — если, конечно, не возражаешь, чтобы тебя сварили живьем.

Тигнакомайре пристыженно надул щеки и фыркнул.

— Я не стану нырять в эти кипящие заводи, госпожа, нет-нет, и вообще с тобой на спине нырять не стану. Мне очень жаль.

— И неудивительно, — сурово добавил уриск.

— А если я и сяду на тебя верхом, — продолжила Тахгил, — куда ты меня повезешь? Ты знаешь дорогу?

— Дорогу куда? — туманно переспросил бледнокожий худощавый кайгель.

— В крепость, твердыню, где обосновалась Охота, — туда, куда увезли моих подруг.

Найгель одним текучим движением выскользнул из ложбинки, где лежала девушка, и затрусил вокруг шестиголового медведя. Тахгил не успела и дух перевести, как он уже вернулся обратно в конском обличье, взрывая копытами пепел.

— Он знает дорогу, — ответил за него Тулли.

Найгель топнул копытом, взмахнул хвостом и неловко опустился на землю, подогнув колени. Как только Тахгил села верхом, он поднялся и поскакал прочь.

Из-под копыт мчащегося во весь опор водяного коня ускользала земля, дымящаяся земля Таптартарата. Они неслись по пепельным дюнам, по холмам угольной пемзы, по змеящимся дамбам — высоким, как утесы, узким, как гробы, и черным, как сажа. Рваные лоскуты платья Тахгил развевались в стремительном ветре язычками темного пламени.

Вдалеке медленно, точно огромный неповоротливый крокодил, текла река лавы, густой и тягучей, как мед. Вот она разделилась на два потока. Боковой рукав, оттенка спелого апельсина, неторопливо перекатывал тяжелые глыбы черного камня. Впереди высилась стена пылающих скал, из щелей и отверстий в которых выбивались струи дыма и языки пламени — как будто дышал исполинский стоглавый дракон. Местами в разломы среди скал проглядывала золотистая сердцевина, скрытая под темно-красной и оранжевой чешуей застывшей лавы. Неровная корочка подрагивала и таяла, точно сало на жаровне.

Местность постепенно пошла в гору. Каждый новый шаг уводил найгеля все выше и выше. Путники поднимались меж колонн дыма и наклонных башен горячего газа. Расплескивали лужи яркой грязи, перепрыгивали алые провалы, из которых рвался наружу яростный жар. По земле, над курящимися расщелинами, стелились длинные струи пара — ветер подхватывал и трепал их. Зияющие кратеры извергали кольца белого дыма. Ядовитая, едкая завеса кругом все сгущалась, обступала, неистовая и неукротимая, точно разъяренная толпа. Тахгил уже не различала даже Тулли, все это время стойко державшегося у самого бока водяного коня. Девушку сотрясали приступы резкого кашля, кожу словно кололи сотнями острых иголок, глаза слезились.

— Тигги, куда ты меня везешь? — простонала она.

Найгель заржал в ответ. Девушка уткнулась лицом ему в гризу и скорчилась, припав к могучей шее.

Всю ночь найгель скакал меж дымовых стен, время от времени прерывающихся порцией менее ядовитого воздуха, Казалось, водяному коню неведома усталость. Много раз Тахгил, мечтающая о том, чтобы поскорее настал рассвет, думала, что заря уже близка. Но когда ее колдовской скакун наконец остановился, сквозь налитые кровью ставни распухших век девушки не пробивалось ни лучика света — зато свежий воздух обдавал обожженные легкие сладостной прохладой.

Тигнакомайре ослабил связующие чары, и всадница соскользнула на землю. Холодная вода освежила ее пылающее лицо. Напившись, девушка в полном изнеможении распростерлась на земле. Пережитые за последнее время страдания, умноженные тоской лангота, вконец затушили ее жизненные силы, оставили от них лишь слабую искорку. Дремотное забытье подкралось неслышной воровской походкой и унесло ее.