Чарльз де Линт: Зелёная мантия

Хови повстречался с Эрлом в тюрьме. Они оба отбывали срок в Доне за пьянство и хулиганство. Хови был слабоват по части драки и не слишком хорошо соображал. Чтобы продержаться на улице, приходилось цепляться за тех, у кого были сила и мозги. Он готов был служить на побегушках и браться за все подряд, лишь бы угодить тому, кто заправлял делом. На этот раз заправилой оказался Эрл.

Эрл был из той породы людей, которую нельзя не уважать. Башковитый, с крутым нравом и никого в грош не ценит. Его даже вертухаи в тюряге побаивались. В первый же вечер на свободе они с Эрлом обчистили бензоколонку и сделали 243 доллара, не считая мелочи. Всего-то и дела — сунуть пушку под нос пухлощёкому сопляку. Да ещё Эрл поделился! «Держись за него покрепче», — сказал себе Хови.

Тэнди Горячка, на которой осталась всего пара ленточек, медленно двигалась по сцене прямо перед их столиком.

— Ничего себе девочка выступает, а, Эрл? — проговорил Хови, поворачивая голову, чтобы заглянуть танцовщице между ног.

Эрл хмыкнул, бросив на сцену короткий взгляд.

— На хрен любая сгодится, — буркнул он, — лишь бы делала, что ей сказано.

Хови кивнул. Танцовщица отошла на другой край сцены, а он пытался представить себе, каково это — иметь такую женщину и чтобы она делала то, что он скажет. Оказаться бы с ней наедине в номере отеля или ещё где… Резкое движение сидящего напротив Эрла спугнуло порыв мечты.

— Гляди-ка, — сказал Эрл, разворачивая к нему газету.

На фотографии чиновник вручал чек хорошенькой женщине. «Не такая пышка, как Горячка Тэнди, — решил Хови, — но тоже ничего».

Он прочёл заметку. Женщину звали Френсис Трежур, и она выиграла в лотерею двести штук. Хови покрутил головой. Иисусе, двести штук! И не придумала ничего лучше, как выкупить халупу, в которой выросла, и привести её в порядок.

— Слушай, Хови, — сказал Эрл. — Кто-то обо мне заботится.

— О чем это ты?

Эрл ткнул пальцем в фото:

— Видал красотку?

— Угу. Везучая сучка.

— Это моя бывшая, — сказал Эрл. Хови снова взглянул на фотографию.

— Не свистишь?

— Никакого свиста. — Эрл посмотрел Хови в глаза. — И знаешь что, миляга Хови?

Тот покачал головой.

— По-моему, Френки мне кое-что задолжала, — продолжал Эрл. — Понятно, её ещё надо найти. Это займёт немного времени. Но потом… — На его лице медленно расплылась злобная улыбка. Сейчас он выглядел совершённым психом. Хови ухмыльнулся в ответ. Ясно, у парня в башке полно тараканов, но это не повод его упускать. В кои-то веки удача привалила…

— И что мы будем делать? — спросил Хови. Эрл улыбнулся ещё шире:

— Отправимся в гости.

Френки проводила мебельный фургон до дороги и посмотрела ему вслед, потом обернулась к дому. Просто чудо, во что превратилась выпотрошенная развалина, которую она купила. Дом чуть маловат, пожалуй, но им с Али места хватит.

Дел ещё полным-полно. Рабочие, как всегда, оставили за собой кучи мусора, но Френки настроилась сделать кое-что и собственными руками. Боже, скажи ей кто-нибудь, что она снова окажется здесь, хоть за день до розыгрыша в Винтарио…

Она улыбалась во весь рот. Все ещё не верится в случившееся. Двести тысяч долларов! Даже после выплаты двадцати шести тысяч за участок с руинами дома и ещё что-то около шестидесяти за ремонт на счёту в банке осталось больше ста тысяч. Ей все время казалось, что вот-вот кто-то явится и скажет, мол, произошла ошибка, и деньги придётся вернуть. Нет, конечно, этого не будет. Она не позволит. Только не теперь.

Френки медленно вернулась по дорожке к дому. Открыла дверь и чуть не столкнулась с дочерью, которая несла вниз по лестнице груду пустых коробок.

— Смотри, куда идёшь, детка! — воскликнула она.

Али вынырнула из-за картонной пирамиды:

— Грузчики уехали?

— Угу. Мы теперь совсем одни — в глуши лесов Ланмарка, куда не ступала нога человека!

— Ох, мамочка!

Френки рассмеялась и перехватила у неё коробки. От матери Али унаследовала светлые вьющиеся волосы, но дочь стригла их коротко, а не распускала пушистой волной по спине, как Френки. И резкие германские черты лица у неё тоже от Френки — широкий нос, широкий лоб, большой рот — и глаза такой тёмной синевы, что в них почти теряется зрачок. Их часто принимали за сестёр — к радости тридцатичетырехлетней Френки и смущению её четырнадцатилетней дочки.