Франческа Хейг: Огненная проповедь

Родители с нами едва разговаривали. В засушливые годы, когда всем урезали рацион, казалось, даже слова стали редкой роскошью. У нас в долине, где поля располагались на низинных территориях и почти каждый год заливались, река обмелела и текла вялой струйкой, а русло с обеих сторон высохло, растрескавшись, как старая глиняная посуда. Даже в нашей благополучной деревне у людей не осталось никаких припасов. Первые два года урожаи были совсем скудны, а на третий год без дождя посевы совсем не взошли и нам пришлось жить на те деньги, что мы успели отложить. Почва на пересохших полях превратилась в пыль. Множество скота погибло: корма для животных не было, и достать его не получалось даже за деньги. Рассказывали, как на востоке люди умирали от голода. Синедрион разослал по деревням патрули, чтобы отбиваться от набегов омег. Летом вокруг Хавена и большинства городов альф возвели стены. Однако омеги, которые в тот год проходили через нашу деревню, выглядели слишком истощенными и изнуренными, чтобы на кого-то напасть. Даже когда засуха прекратилась, солдаты Синедриона продолжили патрулировать города и деревни.

Ни мама, ни отец тоже не утратили бдительности. Они внимательно и придирчиво отслеживали и взвешивали малейшую разницу между мной и Заком.

Лет в шесть-семь мы с Заком свалились с гриппом, и я подслушала, как они обсуждали, кто из нас заболел первый. Снизу из кухни доносился убедительный голос отца, который утверждал, что температура у меня поднялась еще накануне, за десять часов до того, как мы оба проснулись с одинаковыми симптомами. Именно тогда я поняла, что отцовская настороженность в нашем присутствии — не обычная строгость, а недоверие, а мамина постоянная бдительность продиктована не только материнской любовью. Раньше Зак ходил за отцом хвостом, сопровождая к колодцу, в овин, на поле. Когда мы повзрослели и папа стал с нами колючим и настороженным, он принялся отгонять моего близнеца от себя, приказывая вернуться в дом. Но Зак всеми правдами и неправдами старался за ним увязаться. Если отец собирал хворост в лесу выше по течению, брат тащил меня собирать грибы. Если отец убирал кукурузу в поле, Зак с неожиданным рвением отправлялся чинить покосившиеся ворота на соседнем пастбище. Он всегда старался держаться на расстоянии, но превратился в своеобразную тень отца.

По ночам я закрывала глаза, как будто это помогло бы не слышать голосов родителей сквозь потолочные перекрытия. У противоположной стены тихонько сопел Зак. Он ворочался, но глаз не открывал — спал или притворялся?

* * * * *

— Ты видела что-то новое.

Я уставилась в потолок камеры, чтобы избежать взгляда Исповедницы. Она всегда формулировала вопросы так, будто не спрашивала, а утверждала, заранее зная ответ. Впрочем, я бы не поручилась, что это не так. Я и сама знала, как ловить проблески мыслей других людей и будить чужие воспоминания.

Но Исповедница была не просто провидицей, а сознательно использовала свои способности. Каждый раз я чувствовала, как ее разум обволакивает мой. И хотя я отказывалась с ней говорить, но не стала бы утверждать, что мне удалось что-нибудь скрыть.

— Все то же самое. Взрыв.

Она сжала и разжала кулаки.

— Скажи что-нибудь, чего я не слышала в первые двадцать раз.

— Нечего рассказывать. Просто взрыв.

Я обшарила взглядом ее лицо, но оно было непроницаемо. Давненько же я не практиковалась — изоляция длилась слишком долго. Хотя Исповедница вообще была непробиваема. Я постаралась сосредоточиться и попробовала вновь. Она выглядела почти такой же бледной, какой за несколько месяцев в темноте камеры стала и я.

Единственный изъян на ее безупречной коже — клеймо омеги на лбу. У меня не получалось определить ее возраст. На вид Исповедница казалась нашей с Заком ровесницей, но недюжинная сила и мощь, открыто читающиеся во взгляде, прибавляли ей лет десять.

— Зак хочет, чтобы ты мне помогла.

— Тогда передай ему, чтобы сам пришёл повидаться.

Исповедница рассмеялась:

— рассказывали, что в первые несколько недель здесь ты без конца выкрикивала его имя. Даже сейчас, спустя три месяца, ты думаешь, что он к тебе придет?

— Он придет, — сказала я. — В конце концов он придет.

— Похоже, ты в этом уверена. — Исповедница слегка склонила голову: — Ты действительно уверена, что этого хочешь?

Разве объяснишь ей, что мое желание тут ни при чем — хочет ли вода в реке выбирать направление течения? Разве объяснишь, что даже запертая в камере я все еще нужна Заку?