Наталия Ипатова - Сказка зимнего перекрестка

Потянуло холодком. Коварный молодой ветерок пробрался под ее амазонку, разговорил колючие кусты барбариса, усеянные продолговатыми алыми ягодами, похожими на капельки крови кого-то, кто продирался здесь напролом. Ветерок принес запах, сперва показавшийся Агнес довольно приятным. Он был сладким. И в направлении, откуда его наносило, среди деревьев обозначился просвет. Тропинка змеилась в траве, уже успевшей несколько пожухнуть от первых заморозков, и Агнес поторопила Флокси. Та понеслась тряской размашистой рысью, вылетела из-под древесной сени на простор лужайки, поросшей не по-осеннему яркой зеленью. Здесь было ровно и чисто, и Агнес не заметила, когда тропинка вывернулась из-под конских копыт и куда она затем исчезла. Во влажном, подернутом вечерним туманом, плотном воздухе до нее донеслось отдаленное блеяние стада, и она совсем воспрянула духом. Вот сейчас она срежет напрямик, а там — пастухи…

Все случилось одновременно. Она осознала, что тонкий, сладкий, так манивший ее издали аромат сменился тягостным гнилостным зловонием, что туман как будто слишком густ. Не оттого ли, что здесь слишком сыро? Она услышала, как чавкают по жиже копыта флегматичной дурехи Флокси, и вопль ужаса застрял у нее в самом горле, ни выдохнуть ей не давая, ни вдохнуть. У нее парализовало голосовые связки. Она не смогла бы закричать, даже если бы от этого зависела ее жизнь. Она влезла в самое болото.

Что было сил Агнес натянула поводья. Флокси, обладавшая замедленной реакцией, сделала еще несколько бодрых шажков, затем резко дернулась было назад, повинуясь дужке грызла, впившейся ей в губу, и тут же обеими передними ногами ухнула в притаившуюся под тонким слоем травы и тины бездонную, полную вонючего жидкого ила яму.

Агнес перелетела через ее голову и брякнулась в грязь. Это было и хорошо, и плохо. Хорошо — потому что она шлепнулась мягко и ничего себе не сломала. Плохо… потому что когда она попыталась встать, то поняла, что сделала роковую ошибку. Ей следовало лежать плашмя. По ряске пробежала круговая зыбь. В нескольких футах позади визжала бьющаяся лошадь. В своих конвульсиях она непременно искалечила бы наездницу, упади та хоть на полфута ближе. Ее безответный вопль о помощи был, кажется, самым громким звуком на много миль вокруг, и Агнес на долгую чудовищную минуту позабыла о том, что ее собственные сапожки наливаются нестерпимо тяжелой грязью, что она просачивается сквозь бархат ее щегольской амазонки, что липкая похотливая рука трясины лезет туда, где ее никто еще не касался, охватывает ее ледяным питоньим кольцом уже по бедрам, по поясу и выше… Она опомнилась, хватаясь за ломкие сочные камыши. Слишком ломкие, чтобы удержать ее над жадной пастью вечно голодной трясины. В какой уж раз она пожалела, что не весит вполовину меньше. Осока изрезала ее нежные пальцы, но Агнес этого уже не замечала. Флокси погружалась все глубже и тащила за собою в трясину рассудок Агнес. Отчаянный задыхающийся плач ее становился все тоньше, и Агнес, наверное, согласилась бы утонуть сама, только бы кто-нибудь вытащил бедняжку… или хотя бы пустил ей в голову стрелу: сейчас она в полной мере осознала суровый смысл солдатского милосердия. Из черной грязи, подернутой предательским пятнистым ковриком ряски, торчали уже только ноздри, но Флокси до последнего вдоха продолжала отчаянно молить о помощи. Потом перестала, и только лопающиеся пузыри, как отрыжка зловонной утробы, напоминали о поглощенной жертве.

Молотя кулачками вокруг себя, Агнес плакала во весь голос.

— Флокси! — кричала она. — Флокси! Помогите, хоть кто-нибудь!

Что-то тонкое, черное, похожее на змею плюхнулось рядом с ее рукой, и громкий голос, пробившись в сознание, велел ей хвататься. Агнес сгребла этот скользкий мокрый ремень, сплетенный из какой-то грубой кожи, в горсть и намотала вокруг ладони. Едва она сделала это, как шнур потянули, петля захлестнулась, и несколько нестерпимо мучительных минут ей казалось, что он перережет ей кисть пополам. Трясина голодно урчала и чавкала, когда лакомый кусочек тащили у нее из пасти, пока с усталым утробным звуком не выплюнула обсосанную жертву, и, признаться, Агнес уже не чувствовала освобождения. Она была почти слепа от рыданий, ужаса и грязи, залепившей ее лицо, она ничего не соображала, и уж конечно, у нее не нашлось никаких сил, чтобы оценить романтизм ситуации. Мужчина, вытащивший ее из болота, поставил ее на ноги, встряхнул, пытаясь привести в чувство, и она в новом спазме уткнулась грязным лицом ему в грудь.