Вера Ковальчук - Младший конунг

— В чужой руке золотой всегда кажется крупнее, — ответил он. — Если они решили поселиться на Оркнейях, тем лучше для Мерсии. От нас подальше — так что тут будет потише.

Йоль, который здесь, в Британии, называли как-то иначе, сыграли с размахом и очень весело, прямо на границе с Денло. Король ничего не опасался — ведь по ту сторону границы хозяйничал его человек. Хильдрид, сидевшая на почетном месте за столом лундунского замка, где по правую ее руку устроился Альв, а по левую — хмурый Хольгер, нисколько не волновалась за сына. Она почему-то была уверена, что у него все будет хорошо.

Точно так же она не беспокоилась и за дочь. Та была с Хаконом, а о Воспитаннике Адальстейна прибывшие осенью из Нордвегр купцы рассказывали много и только хорошее. Юный конунг крепко взялся за дело. О, он не тратил времени. Одержав верх на всех тингах всех областей страны, он собрал самое большое войско, которое мог прокормить со своих собственных земель, и оставил за собой Хердаланд и Рогаланд. Эта армия оказалась больше, чем в короткое время мог бы собрать любой, даже многолюдный тинг. Ощутив в руках силу, Хакон взял в свои руки власть.

Конечно, он не собирался нарушать свое слово, и слишком давить на бондов тоже не собирался. Но, должно быть, вспомнив совет Гуннарсдоттер, он учился ощущать Нордвегр, как единое естество. Всей мощью своего гнева он обрушился на нескольких «вольных ярлов», решивших, что времена смуты затягиваются, и волноваться не о чем. К тем, кто нарушал закон, Хакон был беспощаден. Большую часть вольных отрядов он уничтожил, остальные бежали из страны, и только этим спасли себя.

Теперь, как говорили, Хакон пребывал с войском на юге страны, там, где до Дании оставался лишь узкий пролив. Даны частенько тревожили Нордвегр, а с тех пор, как бежал Эйрик, и над страной воцарился юный конунг, которого еще не привыкли бояться или уважать, стали делать это с особенной охотой. Бонды сражались с датскими разбойниками за свое добро, но что они поодиночке могли поделать с огромными отрядами головорезов, привычных к грабежам?

— Представляешь, что он там натворит? — смеясь, заявил Харальд.

— Конечно, представляю, — согласилась Хильдрид. — Данам не поздоровится.

— Я вижу, он начинает радеть о Нордвегр, как о собственном сердце.

— И хорошо. Главное, чтоб он удержался на этой грани и не стал думать, что сердце обязано служить ему, а не он — сердцу.

Харальд покачал головой.

— Ты помешана на этом, Равнемерк.

Женщина рассмеялась.

— Ты знаешь, мы с мужем столько говорили об этом еще двадцать пять лет назад, что, наверное, ты прав. Мысли мужа для жены вскорости становятся собственными, вдвойне драгоценными потому, что впитаны с любовью. Вот они и крутятся у нее в голове. У меня в голове. Регнвальда уже нет, и Харальда тоже нет, а я все думаю... Думаю...

Харальд смотрел на нее в недоумении. Потом недоумение сменилось настороженным недоверием. Мужчина неодобрительно покачал головой.

— Замуж тебе надо, Хильдрид. Каждой женщине надо семью, иначе она с ума начинает сходить.

Гуннарсдоттер ничего не ответила.

У Хильдрид руки медленно отходили после ранения. Иногда она тренировалась на заднем дворе замка с другими викингами, иногда одна. После ранения тяжеленной Эйриковой секирой меч теперь далеко не всегда слушался, но в глазах Гуннарсдоттер это не имело особого значения. Главное, чтоб пальцы крепко сжимали рулевое весло, и, как прежде, чувствовали через него все движения волны. Женщина помнила, что раненые руки обязательно нужно тренировать, разрабатывать, иначе они совсем откажут. И раны могут зажить, и мясо нарасти, но никто не вернет рукам былой силы и умения, так что и того, и другого лучше было не терять, а работать, превозмогая боль.

Мысль, что она может потерять возможность водить корабль, была горше смерти.

Весна пришла своим чередом, и снег перестал ложиться на землю время от времени. Редкие снегопады сменились частыми дождями, холода — влажным теплом, и земля снова запахла новой жизнью, а Гуннарсдоттер вновь ненадолго задумалась о том, как быстро летит время.

«Вот и миновала зима, — подумала она, усмехаясь про себя. — Орму уже двадцать шесть, а мне летом будет сорок пять. Как хорошо, что я вернусь в Нордвегр и буду жить там...»

Весной же на юг Англии вернулся ее сын. Всю зиму он распоряжался в Нортимбраланде, и его земли, казалось, вполне смирились с тем, что теперь владетель — он.

Ятмунд не раз пытался уговорить Гуннарсдоттер остаться при его дворе. Он обещал ей земли, и даже рассказал, какие именно, но она мягко отказывалась. Причем отказывалась так, чтоб не обидеть короля Англии. Ее нетерпение частично передалось ее людям, и они вытащили корабли на холодные прибрежные камни, стали приводить в порядок. Хильдрид ходила на берег помогать растягивать парус и сушить такелаж после влажной зимы, потом обкатывала его со своими людьми в прибрежных водах. А потом уже помогала укладывать под палубу припасы.