Здесь имелись фонтаны и статуи, выстриженные газоны и настоящие лесные заросли. В нескольких местах были установлены длинные деревянные или каменные скамьи для студентов. Почти все кафедры имели собственные залы под открытым небом, а кафедра почвоведения и гидропоники располагала, кроме всего прочего, большой оранжереей и полусотней грядок, окружающих квадратный пруд.
Оптику преподавал один из ведущих профессоров Королевской Академии, магистр Алебранд — низкорослый, с жесткой темно-рыжей бородой и бешеными глазами, которые на ярком солнечном свету становились желтыми.
Завидев новую студентку, он коротко, сердито кивнул ей, а когда она, по своему обыкновению, не ответила на приветствие, закричал:
— Кто? Что? Почему здесь?
Поднялся слуга девушки. Это еще больше взбесило магистра Алебранда. Он даже затопал короткими толстыми ногами.
— Почему? — зарычал он прямо в лицо приближающемуся слуге.
Тот невозмутимо склонился в поклоне, а затем выпрямился и громко, отчетливо представил свою подопечную:
— Моя госпожа — Фейнне из Мизены.
— Никогда не слыхал! — отрезал Алебранд.
— Не слыхали, так послушайте, — вспыхнул слуга. — И нечего орать!
Алебранд побагровел так, что бородища на его лице стала казаться по сравнению с лицом почти желтой. Янтарные глаза профессора загорелись, как у дьявола. К растущему веселью студентов, он смог только хрипло крякнуть несколько раз подряд, но перебить дерзкого слугу и поставить его на место магистру явно не удалось.
— А мое имя — Элизахар, — продолжал слуга спокойно.
По его манере держаться было очевидно, что он привык иметь дело с господами самого разного нрава и темперамента и что никакие выкрики, угрозы и демонстрации силы давным-давно не производят на него впечатления.
— Ф-ф... — пытался заговорить ошеломленный магистр. На его бороде вздувались пузыри.
— Я буду посещать занятия вместе с госпожой Фейнне, — продолжал Элизахар, оглядываясь и осматривая притихших студентов очень внимательно. — Потому что она слепа и нуждается в моей помощи.
Стало совсем тихо. «Слепая!» — прошептал Эгрей. Вчерашние наблюдатели мгновенно простили девушке всю ее невежливость.
Алебранд перевел дух. Краска медленно уползала с его лица.
— Ну так садитесь на место! — велел он Элизахару. — Нечего срывать мне занятия. Не знаю, зачем слепой красавице изучать оптику. Должно быть, причуды богачей должны оставаться загадкой для нас, простых смертных.
И тут наконец впервые подала голос Фейнне.
— Я заплатила за семестр, — произнесла она. — По повышенному тарифу, поскольку буду посещать занятия не одна. Прошу вас, начинайте!
Гальен подтолкнул локтем своего соседа:
— Слыхал, Эмери? Вот это крепкий орешек!
Тот, к кому он обращался, молча кивнул, не сводя глаз с девушки и ее защитника.
Элизахару было лет тридцать — он был, во всяком случае, ощутимо старше всех собравшихся, если не считать, конечно, самого магистра. Высокий и стройный, Элизахар производил впечатление человека, очень хорошо владеющего оружием. Любым оружием, какое подвернется. А взгляд у него внимательный и грустный, как у безнадежно влюбленного.
Когда началась лекция, он вытащил из сумки несколько деревянных табличек, покрытых восковым слоем, и время от времени делал на них заметки костяной палочкой.
Алебранд блестяще владел предметом, за что ему легко прощались все его выходки — от ядовитых замечаний в адрес студентов и коллег до редких, но всепоглощающих запоев.
Оптика была одной из главнейших дисциплин в Академии. Она исследовала свойства света двух лун, Ассэ и Стексэ, Голубоватой и Желтоватой (точнее, если передавать эти названия дословно, «Голубоватенькой» и «Желтоватенькой»), которые приобретали совершенно особенные качества над Королевством, созданным Древней Кровью — кровью эльфийских властителей, Эльсион Лакар.
Эта земля, напоенная токами чудесной силы, в определенные дни и при определенных, условиях не держала на своей груди тяжесть человеческого, тела. Говоря проще те, кто умел пользоваться природным волшебством Королевства, время от времени получали возможность левитировать.
Расчет скорости и дальности предстоящего полета, был довольно сложным делом. Иногда луны скрещивали лучи — требовалось вычислить оптимальный угол; иногда их свет смешивался. В принципе, даже пасмурное небо не отменяло возможности полета. Десятки разновидностей специальных линз позволяли точно определить основные оптические характеристики воздуха, после чего надлежало воспользоваться расчетными формулами.
Читать дальше