Владимир Лещенко - Торнан-варвар и жезл Тиамат

Марисса, Дорбодан, Лиэнн, Чикко, он. Кто?

Отпадает по понятным причинам Чикко. Марисса... Шэтт, ладно, тоже отпадает — она посол и вообще. Итак, остаются трое.

Торнан, лекарь и Лиэнн.

Честно говоря, лучше всего бы Лиэнн. Во-первых, она самая бесполезная из всех, во-вторых — у нее перед ними самый большой долг.

Говорят, нет лучше способа отблагодарить того, кто спас твою голову, чем отдать за него жизнь.

Правда, эта старая гвойская поговорка говорит о добровольном самопожертвовании, когда своим телом закрывают спасителя в бою, к примеру... А то получается вроде как на Тармийских рудниках. Бывает, что бегущие оттуда каторжники, из опытных и прожженных головорезов, берут с собой какого-нибудь воришку, чтобы, если припрет голод и нужда, сожрать его, тем самым обманув смерть.

Да, если так, судьба пошутила над ней веселую шутку.

Есть еще, правда, и такая возможность — дать выцедить кровь из себя... В старых легендах собой обычно жертвовал вождь.

— Торнан, — дернул его за рукав Чикко, — я понимаю, но... Ты это — не тяни. Я не ослабел пока, но чем быстрее, тем лучше. Не тяни, как у вас говорят, это... быка за рога.

— Ладно, не буду, — произнес Торнан, поднимаясь.

— Это так? — только и спросила амазонка, обращаясь к шаману, когда капитан закончил говорить.

— Да так, Рисса... — произнес тот и добавил: — Если б я мог, я бы сам умер за вас, но вот — никак не получится.

— Торн, я буду тянуть жребий вместе со всеми, — отчеканила Марисса. — Это дело Великой Матери, за которое я клялась умереть, если придется. Моя жизнь в ее руке, и если она ей нужна — я ее отдам!

И, не говоря больше ни слова, принялась кинжалом раскалывать подобранную тут деревяшку на щепочки, одна из которых будет короче другой.

Торнан глядел на нее, пытаясь проглотить ком в горле. Что будет, если жребий вынет Марисса?! Предложить себя вместо нее? Так ведь она ни за что не согласится!

Он думал ровно столько, сколько потребовалось амазонке, чтобы выстругать жребии. И принял решение. Жестокое, но правильное — как удар ножа в сердце в муках умирающего пленника норглингов, с которым те сотворили любимого ими «багрового орла» или «синюю змею».

Кто бы ни вытянул жребий — Дорбодан или Марисса... Один удар воительнице в лоб, чтобы вырубить враз и надолго. Второй — в висок герцогине: чтобы по крайности отошла без мучений. А потом — ятаганом по яремной вене, и крови будет с избытком. Вот так — и пусть потом госпожа младший посол проклянет его самым страшным проклятьем! Пусть его презирают, а старик Дий не пустит в свой удел. Но такова участь командира: делать то, что должно. Если кому-то суждено умереть, пусть умрет самый ненужный миру.

Будь на месте капитана другой человек, тот бы задал себе вопрос: а дано ли ему право определять, кто этому миру нужнее? Но даже тень этой мысли не пришла в голову анту. Он просто молился, чтобы жребий вытянула та, кому все равно умирать, избавив его от греха.

— Жребии готовы, — сообщила Марисса, протягивая щепки. — Торн, давай — кому первая!

— Постойте! — вдруг порывисто вскочила Лиэнн. — Чикко, — дрожащим голосом сказала она. — А кровь... кровь обязательно должна быть из... из одного человека?

Книга Айгана. Часть 111. Столбец 17. Считается утраченной более восьмисот лет назад

Разрушитель придет в ночи, и поступь его будет шагами Великого Ужаса, глазами его будут смотреть Древние, которых изгнали в Вечность Благие Боги, и пробудит он тех, кто ныне спит и кому во времена забытые приносили жертвы. И откроются врата, и Мрак хлынет, и демоны Бездны явятся, спящие под руинами мест, где им поклонялись.

Сам Четырехрогий склонится перед ним, и разрубит он Рикейские горы мечом огненным, смешает Запад с Востоком.

И будут люди друг друга губить — сначала за золото и сокровища, потом за кусок хлеба, а потом — чтобы глад свой насытить.

И не останется ни колоса на полях, ни агнца в хлеву. Ни города, ни дома. Ни стран, ни королей.

Но Разрушитель — лишь предтеча Хозяина Своего, перед которым он ничто, и даже Древние — лишь жалкие черви. И придет он на Землю, и немыслим будет облик его и невероятны дела.

И прекратится время людей. И лишь один из тысячи переживет время своего рода. И будут люди редкими и пугливыми, как ныне гнорры и болгины, и иные неведомые и страшные хозяева будут у мира. И мрак опустится, и не будет света, но будут живые рады сумраку, как счастью великому. И будет мир сей принадлежать Злу и Тьме — но даже эти Зло и Тьма будут нелюдскими.