Всеволод Мартыненко - Белое солнце Пойнтера

— Нык, понимаем, — Чухчай уважительно передал гарпун. — Судьбы тебе в парус, парень…

Не помешает, однако. Но Судьба неторопливых не любит, а значит, ни к чему дальше время тянуть. Оглянувшись, я перебрал всех взглядом: на местах ли, готовы?

Полмачты ободряюще махнул с пескобуера — мол, тормоза забиты. Девчонки мрачно закивали вразнобой, не выпуская линя из рук. Рыбари сгрудились у них за спиной, готовясь к рывку. Ну все, пошел.

Глубоко вздохнув, я вниз головой перевалился через край кладки. Древко гарпуна прижато к груди, плечи сведены. Сырой воздух бьет в лицо, свет фонарника вырывает из тьмы оплавленные наросты на стенках прогрызенной светорезом трубы колодца. Злобное шипение снизу все громче и громче, уже заглушает свист в ушах…

Тупая безглазая голова грязно-белого цвета вынырнула из влажной темноты в фонтане брызг как-то внезапно. Вот только что не было — и уже наискось распахивается щель мелкозубой пасти. Не задумываясь, чисто автоматически, я что есть силы всадил в эту пасть гарпун, вытянув руки вперед, за голову, вжатую в плечи. От удара склянка фонарника сорвалась с банданы и улетела в самую глотку пескозмею.

«Каучуковая лиана» восприняла этот толчок правильно — как сигнал к сокращению, выносящему меня назад, на поверхность земли. И все равно еще добрых полсекунды падение продолжало затягивать меня в необъятную, вровень с шириной колодца, пасть. Казалось, что я уже по пояс провалился в склизкую белую глотку. Вот-вот за пятками сомкнутся треугольники зубов, способных перетереть камень, и падение вниз станет вечным, необратимым…

Гарпун лязгнул, раскрываясь где-то невыразимо далеко внизу. Жуткое шипение твари сменилось еще более пронзительным верещанием, провожающим мое вознесение обратно, к миру живых. Как не оглох, не понимаю. Не иначе рот успел открыть вовремя, как при аркналете, когда серии файрболлов из многорогих ферробаллист ложатся все ближе и ближе.

Наконец давление на все тело звука, отбрасываемого стенками колодца, рывком ослабло. Стало быть, вылетел наружу, как пробка из бутылки, можно разожмуриться… Только лучше бы мне этого не делать. Потому что выкинуло вверх меня куда выше, чем думалось перед прыжком, и глаза открылись как раз в верхней точке траектории, почти вровень с клотиком мачты пескобуера. Здесь солнце еще не зашло, бронзовый свет на миг плеснул в глаза расплавленным металлом. А внизу уже накатил быстрый пустынный вечер — от ног к земле сквозь сумрак тянулся шнур «лианы», светящийся алым жаром разряжаемого заклятия, скручивался спиралью и потихоньку кольцами укладывался на камень колодезного дворика…

Каюсь, тут я закрыл глаза снова. И не сразу открыл их, даже приземлившись на чьи-то упруго подхватившие меня руки. Живы остались оба, что не могло не радовать, хотя удержаться на ногах неизвестному спасителю не удалось. Точнее, спасительнице. Хирра — только у нее хватило силы и решимости.

Впрочем, Пемси тоже была наготове. Зря. Ее-то раздавил — и мявкнуть не успела бы.

Дрожь не отпускала нас со старшей женой еще долгие секунды — пока не закончился самый длинный поцелуй. Не во всей моей жизни, но в этом путешествии точно. Только после сего удалось ощутить себя достаточно живым. А еще я весь, с головы до ног, был мокрый. Надеюсь, не со страху. Колодец все-таки…

Впрочем, стесняться было некого, хоть мы тут трахайся, хоть справляй естественную нужду. Остальным было не до нас. С нехилым воодушевлением все прочие, не разбирая, кто к какой команде принадлежит, тащили из дыры крепко севшего на гарпун пескозмея. Только Толкач в ужасе забился под фрахтовик, заранее представив себе облик твари по неумолчному верещанию.

Пескозмей не обманул его ожиданий. На поверхности, в полный рост, он был еще кошмарнее, чем в колодце. И уж точно мерзостней. Знал бы, не сунулся. То раздуваясь в тугой баллон, то вытягиваясь футов до сорока, скотина еще и слабо светилась бело-желтым, гнойным мерцанием. На ее фоне суетящиеся рыбари и гоблинихи смотрелись черными силуэтами из закопченной жести, вроде флюгеров на кровлях Анарисса.

Около нас с Хиррой, только поднимающихся с земли, материализовался Блоссом.

— Как тушу делить будем, командир? — деловито спросил санд-шкипер, впервые без оттенка издевки в обращении. Видно, пескозмей в списке трофеев стоит недалеко от мифической песчаной акулы. А то и вовсе на первом месте, если выдумки не учитывать. Только к чему он годен, гадость такая?