Всеволод Мартыненко - Белое солнце Пойнтера

Где, кстати, сам Полмачты? Ни у одного из огней, да и вообще внутри периметра импровизированного бивака санд-шкипера видно не было. Не будет же он специально прятаться! Тем более что совсем стемнело, и главная луна с Даройхом вылезли из-за горизонта холодными больничными фонарями.

При более внимательном взгляде по сторонам бывалый пескоброд обнаружился за пределами лагеря, бодро выходящим из-за соседней дюны. Наверное, прогуливался по вполне понятной надобности, для которой в пустыне не бывает особых заведений…

— Хороша добыча, однако! — кивнул я в сторону неуклонно обращавшейся в скелет туши пескаря, желая как-то объяснить свое излишнее внимание. Жаль, конечно, что не мне досталась, так меньше надо полагаться на эльфийские навороты.

— Разве ж это добыча, командир… — снисходительно растянул губы в улыбке Блоссом. — Пустыня знает, что такое настоящая добыча!

Вместе мы вернулись к нашей жаровне. Вода уже трансмутировалась и даже успела вскипеть — Хирра подала нам пиалки со свежезаваренным зеленым чаем, а гоблинихи наделили мисками с мясом и сухофруктами. Санд-шкипер, присев у жаровни и приняв угощение, равно церемонно поблагодарил и ту, и других, но с темы не сбился:

— Пескарь — оно, конечно, трофей знатный… Опять же пескозмей, если Судьба одолеть пособит, еще почетней будет. Однако есть тут добыча, в сравнении с которой и пескозмей не лучше пескорюшки! — победно глянул он поверх дымящейся пиалы, пристроив ужин на колено.

— Это какой же? — После такого вступления меня тоже разобрало любопытство.

Полмачты важно прожевал ухваченный кус бастурмы, закусил фиником, запил и лишь после того соизволил ответить.

— А вот помните, хай-джентри, — он обвел свободной рукой всех нас, — где мы встретились?

— В трактире! — Пемси первая не выдержала паузы рассказчика.

— Верно, — с охотой согласился Блоссом, но тут же уточнил: — А как тот трактир назывался?

Тут до всех дошло одновременно, оттого сам собой разумеющийся ответ никто не озвучил.

«Песчаная Акула» — вот как назывался трактир на Фрахтовой. И вход его в виде гигантских челюстей, усаженных всевозможными имитациями зубов, тоже никто позабыть не сумеет, если видел…

Однако сие зрелище наводило на простенькую мысль: если б она была на свете, акула эта, то на одноименный трактир озаботились бы поставить ее натуральный зубной набор. А раз нету его там, значит, либо на деле челюсти зверюги намного скромнее, либо и вовсе не бывает их, вместе с самой обладательницей.

Впрочем, в душу самого повествователя о Главном Трофее Пустыни такие подозрения не закрадывались, судя по тому, с каким жаром принялся он расписывать стати сомнительной добычи.

— Вот именно! «Песчаная Акула»! — По накатанности зачина было видно, что рассказ звучит далеко не впервой, да и гоблинихи не столько прислушивались к нему, сколько следили за реакцией новичков, впервые столкнувшихся с излюбленной байкой санд-шкипера. — И доложу вам, зверюга эта такая, что лучше бы с ней никому не встречаться. Буер запросто пополам перегрызет, да что буер, — шняву двухмачтовую! У флейта киль хвостом перешибет, даром что сталью кован!

Ага. А еще Перводракона чихом с неба сдует и горе Дройн жерло заткнет, если ненароком туда свалится. Признанный прием охотничьей, то есть в данном случае рыболовной байки — несусветное преувеличение всех свойств мифической добычи.

— Против песчаной акулы пескозмей, что пескорюшка против пескаря, — продолжал заливаться рассказчик. — Всем песчаным тварям тварь, султан султанов, мечта любого добытчика!

— Это уж вы загибаете! — неожиданно прервал славословие санд-шкипера чудо-трофею возглас Рональда Джоггера, весь день страдавшего песчаной болезнью, а теперь так не вовремя пришедшего в себя.

При всей разнице в подходах к жизни с поставщиком двора его султанского великолепия, в пессимизме мы с ним оказались равны. Вот только, в отличие от меня, купчик, незаметно подсевший к огню и вовсю чавкающий ужином, не сумел сдержать свое недоверие. По причине отсутствия способности хотя бы выказывать, а не то чтобы испытывать уважение к кому бы то ни было, кроме себя, любимого…

Полмачты надолго замолчал, переживая смерть байки, подбитой в полете. А затем сухо и четко, без излишних фигур речи ответил:

— Воля ваша, уважаемый. Не хотите верить — не надо. Только когда-нибудь я эту тварь возьму на гарпун и уж тогда припомню вам эти слова.

Угрозы в сказанном санд-шкипером не было, а вот обида, пусть и не всем заметная, была.