Илья Носырев - Карта мира

«Желание подвига — признак незрелости», — говорил когда-то Арьес. Эх, что старику смерть, то молодому — сахар, подумал Рональд. Но руки его поневоле похолодели, когда он увидел Стену, подошел и, подобно десяткам воинов и монахов, идущих в первом ряду, не удержался от прикосновения к ней.

— Вот она, будь она неладна, — объявил грузный монах. И Рональд, единственный из всей толпы, видевший стену ранее, не узнал ее.

Стена вибрировала, да нет — какое там: уже просто раскачивалась и ходила ходуном, как живая. Рональд приложил к ней руку и почувствовал быстрый ритмичный гул. И сразу же понял, что это такое.

Топот тысячи бегущих ног.

— Они идут! — крикнул предводитель монахов. — Сдайте назад!

И в этот момент все присутствующие увидели быстрое движение теней по Стене. Мгновенно, точно катящиеся и падающие с вершины горы камни, тени стали отделяться от Стены, обретать объем и тут же, даже без секунды замешательства, вступать в битву. Словно бурный поток, десятки, сотни, тысячи мертвецов отбросили монахов от Стены и оттесняли в стороны со скоростью штормовой волны.

Картина была такая, что самый храбрый обратился бы в бегство. Но не побежал ни один монах, ни один воин — никто. Задние ряды просто не успели: их отнесло от Стены, свалив друг на друга и протащив по земле — таков был напор этой живой волны.

Пока солдаты старались сдержать напор мертвецов, монахи отступили на безопасное расстояние и подняли сифоны с греческим огнем. Тотчас в толпу мертвых воителей полетело жидкое пламя, охватившее нескольких из них с ног до головы. Потусторонние обитатели, впрочем, нисколько не устрашились, а только продолжали напирать; имперские солдаты всячески старались, чтобы пламя не перекинулось на их одежду, и, как результат, отступали: огонь, выплеснувшийся из сифонов, горел на толпе мертвецов ярким, словно праздничным, пятном. Оторваться было невозможно — огонь зачаровывал; Рональду с трудом удалось прищурить глаза и увидеть, как внутри этого багрового одеяния горят человеческие фигуры: впрочем, мертвецы некоторое время дрались столь же славно, а затем валились набок или на колени и понемногу превращались в кучу пепла, в которой лежали шлемы и кольчуги. Так горят, желтея, книги.

— Сюда! Сюда! — услышал Рональд негромкий голос.

Рыцарь буквально переплыл краешек битвы и оказался в разрушенном коридоре Муравейника, куда теперь проникал солнечный свет. Странно, но в этом месте плиты Муравейника словно растаяли, как лед, и камень, из которого они были сделаны, отодвинулся внутрь коридора, в темноту — как будто был живой материей. В коридоре стоял Иегуда.

— Пойдем со мною! — загадочно сказал он и вспрыгнул Гантенбайну на спину. Конь, хотя и охнул, но двоих все-таки повез, и притом весьма быстро. Они пролетели вереницу коридоров по тому же быстрому пути и вмиг оказались у Стены.

Здесь они спешились.

— Ты, разумеется, знаешь, что я собираюсь сделать, — торжественно произнес Иегуда. — Карта мира превращает наши желания в явь, наши представления о реальности — в саму ее. И одновременно она — испытание нашей веры. Ибо лишь в том случае, если я действительно искренне верю в то, что Муравейника на земле быть не должно, он пропадет навеки.

— Не мешкай, о почтенный монах! — воскликнул Рональд, в ощущении важности момента переходя на высокий слог. — Я давно жажду увидеть Карту мира.

— Карта мира? — усмехнулся Слепец. — Но ты ведь видел ее десятки раз! Неужели ты не догадался?

И, сделав хитрое лицо, Иегуда достал из-под своего плаща меч. Затем с ловкостью фокусника спрятал его обратно под плащ и извлек оттуда арбалет. Убрал арбалет и достал клубок шевелящихся щупальцев — то самое оружие, которым когда остановил наступление крестьян на мосту маркизова замка. Затем спрятал щупальца и вытащил лопатку, ту самую, которой они когда-то рыли могилу для несчастной женщины, убитой маркизом. Лопатка тут же превратилась в золотистый зонт, который монах поднял над головой и торжественно улыбнулся.

— Карта мира содержит в себе знание о любом предмете, который только может помыслить человек, и, следовательно, способна в любой предмет превратиться. Размер объекта и точность его воспроизведения зависят от силы разума человека, который пользуется Картой, от его уверенности в своей правоте… словом, от того, что и является настоящим волшебством этого мира. А плащ мой — самый обычный, и ничего волшебного в нем нет.

Он тряхнул зонтом, заставив его исчезнуть, и раскрыл ладонь.