Алексей Ворон - По запаху крови

Как в хмельном дурмане, обезумев от боя, я яростно рубил направо и налево, наслаждаясь каждым ударом меча, рассекающего человеческую плоть. Я радовался каждому сраженному врагу, каждому искаженному болью лицу, каждому испугу в больших глазах. Мне доставались легкие враги. Я выставлял защиту еще до того, как противник наносил удар, я улавливал каждый его шаг, каждое движение, каждый выпад. Я не испытывал ни страха, ни паники, в любой момент готовый вступить на Хрустальную ладью.

А вокруг бушевала ожесточенная сеча, звон мечей, взмахи боевых топоров, вскрики бойцов — все смешалось в сплошной лихорадочный гул битвы. Мой разум улавливал вспышки рваных кровавых мыслей. Над всем этим месивом, словно ледяная гора, возвышалось холодное спокойствие Гвидиона. Ни мыслей, ни страстей. Но, в отличие от прежних битв, когда он, не побоявшись обвинения в трусости, предпочитал оставаться в тылу и вступал в бой лишь со случайно прорвавшимся противником, сегодня он сражался наравне с другими, то ли потому, что нас было мало, то ли из-за беспокойства за Бренна, привыкшего к своей былой неуязвимости и бросающегося в самое пекло. Гвидион старался держаться поблизости, прикрывая брата.

Пошел холодный дождь, земля сразу стала скользкой и враждебной, как будто и она хотела избавиться от своих завоевателей. Римляне одолевали нас численностью, наседая в основном на арьергард. Но каждый кельтский витязь стоил десяти римлян, и вскоре перевес в битве перешел на нашу сторону.

Камилл и несколько его приближенных, видя бесполезность своих усилий, трусливо отступили в надежде напасть вновь, когда подоспеет подмога. Остальные римляне, заметив бегство своих предводителей, сражались уже не так отчаянно, ища предлог для отступления. Несколько групп бойцов еще бились, спотыкаясь о трупы.

Бренн сражался сразу с двумя противниками. Гвидион ушел вперед вслед за отступающим врагом и рубился на пару с Хартом против троих римлян. Я был ранен в левое плечо, но в пылу азарта не чувствовал боли. Против Бренна уже был только один противник, полыхающий ненавистью и горем. Сраженный напарник, лежавший в грязи, был его братом. Бренн с легкостью отражал его удары, презрительно кривя губы. Сделав глубокий выпад, он вдруг оступился, споткнувшись о труп только что убитого врага. Замешкавшись, Бренн не успел отразить удар, и короткий меч римлянина мягко вошел в его тело. Я, снеся голову своему противнику, обрушил на врага Бренна свой меч, разрубив его пополам. Но я опоздал. Из живота Бренна торчала только рукоять меча с плоским навершием. Я не решился вынуть меч и панически высматривал жреца в затухающей битве. Я ожидал, что Бренн рухнет без сознания, но он продолжал стоять.

— Бренн! — закричал я, захлебываясь дождем. — Бренн!

Он захохотал надо мной, разведя руки в стороны и подставляя свое лицо пляшущим струям дождя. Вода смывала с его лица краску, стекающую грязными синими струями на белую безрукавку. И мне на мгновенье показалось, что он действительно бессмертен, так презрительно он хохотал над моим страхом.

— Гвидион! — заорал я.

Наконец я увидел жреца, он несся в сопровождении Харта, не разбирая дороги, перепрыгивая через мертвые тела, расталкивая руками дерущихся. Его ноги разъезжались в скользкой грязи, и несколько раз он падал. Когда он подбежал к нам, Бренн отступил на несколько шагов и, выставив вперед руки, не подпустил его к себе.

— Не надо, брат, я не хочу, — сказал Бренн. — Ты обещал отпустить меня. Хрустальная ладья уже пристала к моему берегу.

Гвидион как-то по-детски растерялся, беспомощно опустив руки, и отступил. Бренн сам выдернул из живота римский меч, удивленно посмотрел на клинок и брезгливо отшвырнул его. У него подогнулись ноги, и он медленно опустился на колени, прижав руки к ране на животе. Проклятый альбинос с синими подтеками на лице, с окровавленными губами и счастливым безумием в глазах стоял на коленях и хохотал над моим бессилием жутким каркающим смехом, Я все орал: «Бренн! Бренн! » — и рвался из рук Гвидиона, обхватившего меня сзади и не подпускающего к моему вождю. Я чувствовал, как жизнь покидает Бренна вместе с ярко-алыми струями крови, текущими между его пальцами. Потом он перестал хохотать, на лице его появилась ясная, почти блаженная улыбка. И я понял, что эта улыбка предназначается уже не мне. Он медленно нагнулся вперед и, уткнувшись лбом в землю, замер на мгновение, а потом повалился набок.

Склонившись над братом, Гвидион шептал какие-то молитвы или проклятья. Потом он поднялся и, подойдя ко мне, разорвал рукав моей рубахи и начал осматривать мою рану с видом равнодушного лекаря. Я злобно оттолкнул его, воскликнув: