Алексей Ворон - По запаху крови

Бренн назвал невероятную сумму — тысячу фунтов золотом. У римлян перехватило дыхание, за эти деньги можно было купить свободу для шести таких городов, как Рим. Но их попытки торговаться ни к чему не привели. Бренн уперся и, несмотря на советы Тапрокена и Гвидиона согласиться, дал понять римлянам, что если их не устраивает сумма, то дальнейшие переговоры бессмысленны. Поникшие послы удалились на свой холм, а утром прислали ответ: они согласны.

Среди развалин Великого Города на принесенных капитолийцами огромных весах почтенный римлянин в длинной белой тоге скорбно отвешивал золото. Бренн внимательно отслеживал все манипуляции, совершаемые римлянином так, как будто он понимал, как пользоваться этими весами. Время от времени его разбирал смех, и Гвидион бросал на брата тревожные взгляды. К весам подошли несколько других римлян, начали спорить с тем, кто взвешивал золото, уверяя, что он ошибся. Бренн спросил у них, в чем дело. Они ответили, что, по их мнению, золота отвешено больше, чем надо, и они предлагают перевесить.

— Больше — не меньше, — возразил Бренн, мне надоела ваша возня, перевешивать не будем.

— Но ведь если есть ошибка, то она может быть и в меньшую сторону, — любезно произнес один из подошедших.

Этот ответ нашему вождю не понравился. Взбешенный Бренн положил на чашу весов свой неподъемный меч.

— Уравновесьте его золотом, чтобы я был уверен в вашей честности, — сказал Бренн.

— Почему? — возмутился римлянин. — Мы так не договаривались.

— Потому, что горе побежденным! — заорал на него Бренн, брызгая слюной.

Римлянин отшатнулся в ужасе и, беспокойно оглядываясь на нашего вождя, покорно уравновесил его меч золотом.

Наши войска готовились покинуть город. Перед сном я отправился побродить по Риму. Прожив среди развалин полуразрушенного Каменного Города несколько месяцев, я так и не смог к нему привыкнуть: к вьющемуся по плитам на центральной площади песку, к тишине окраин, где не было слышно горланящих непотребные песни сенонов, к этому странному ощущению смотрящих тебе в спину высших существ, к их шепоту в пустых храмах. Я вспомнил слова Гвидиона о том, что этот город вечен, и никакой завоеватель не сможет остаться в нем. В отношении нас он оказался прав, мы уходили. Но я не горевал, сердце уже тосковало по лесистым горам Медового Острова, куда мы, наконец, возвращались. Я спустился к реке, протекающей через город, и брел по ее живописному берегу, наслаждаясь прохладой близкой воды и наплывающим туманом.

Вдруг я услышал мелодию, выводимую прекрасным, чистым женским голосом. И я узнал его. Голос звенел горько и жалостливо, как будто оплакивал кого-то. От потрясения я некоторое время стоял, не в силах пошевелиться, захлебываясь тоской. Потом рванул на этот голос, туман расступился, разорвавшись на миг, и в бледном свете луны я увидел принцессу.

Ее лица мне не было видно, она сидела, склонившись над рекой, и полоскала в воде белую ткань. Я, сдерживая крик и боясь спугнуть прекрасное видение, осторожно приближался к ней. Когда до нее осталось несколько шагов, я позвал:

— Морейн!

Она оглянулась, и я замер. Никогда прежде она не была так призрачно красива, подобная лунной дорожке на глади озера, исчезающей в водной ряби при малейшем прикосновении руки. Красота ее струилась величественно и спокойно, заполняя душу, как лунный свет. Я побежал на этот свет, Морейн доверчиво протянула мне руки. Как тогда в Антилле, подалась мне навстречу. Лунная дорожка вздрогнула и утонула в темной воде. Я звал ее, но в ответ слышал лишь тихое плескание речной волны.

— Я не верю, ты не призрак! — закричал я.

Но чудесные звуки исчезли. Река, потрясенная прекрасным видением, растворившимся в ней, уносила прочь белую ткань, которую полоскала Морейн. Я вернулся в отряд и рассказал все Гвидиону. Он покачал головой и вздохнул:

— Такие чудные видения обычно не к добру, мой добрый Волк. Я думаю, она полоскала в реке белье того, кто должен скоро умереть. Она приходила за одним из нас.

— Раз ее увидел я, значит, она приходила за мной? — спросил я.

Гвидион отвернулся и не ответил, накинул на голову капюшон своего белого плаща, скрыв лицо. Я вернулся на берег реки. Здесь я бродил до утра я надежде вновь увидеть любимый образ и проклинал желтую обманщицу, внушающую людям несбыточные надежды.

На следующий день кельтские войска поэннинцев и сенонов двинулись на север. Мы были великим войском, дикой ордой, разрушающей все на своем пути. Мы уходили победителями с богатой добычей, мы не отступали, а покидали опустошенные, ограбленные и ненужные нам земли. Военный сезон закончился, нас ждали дома на Медовом Острове. Слева от нас траурным факелом полыхал закат. Встречные деревни лежали перед нами открытые и беззащитные, покинутые бежавшими жителями, в спешке оставившими нам все свое добро. Пойманные беглецы безропотно сдавались. Казалось, боги сами отдали нам эту страну на растерзание.