Дженни Вурц - Проклятие Деш-Тира

Нет, он не ублюдочный сын Авара. Он — исчадие теней, для которого не существует ничего святого. Только неутихающая порочная страсть ко лжи, способной пробудить человеческую симпатию, чтобы потом беззастенчиво и бессовестно превратить эту симпатию в свое оружие.

Возможно, Лизаэр забыл о проклятии Деш-Тира, продолжавшем управлять его мыслями. Он твердо верил, что вернулся к прежним высоким нравственным принципам. Его брат, столь искушенный в магии и в беспринципных манипуляциях... опасен для общества. Учитывая, что лагеря варваров разбросаны по всей Этере и каждый из них будет действенным орудием в руках Аритона, нетрудно представить, в какой невообразимый хаос может погрузиться континент по воле одного негодяя.

Лизаэр встрепенулся. Онемев от чудовищности своей ошибки, он наклонился и поднял меч. Потом обтер рукавом мундира лезвие. Дозорный нес какую-то заботливую чепуху, и принц не удостоил его вниманием.

— У меня погиб конь, — хрипло перебил солдата Лизаэр. — Мне крайне необходим другой.

— Мои люди передвигаются пешком, — ответил ему суровый голос откуда-то сбоку.

Невидимый и незаметный, Пескиль преодолел несколько последних шагов до песчаного островка. За ним следовало несколько дозорных. Ему немедленно доложили о произошедшем в дозоре. Одно это показывало, с какой серьезностью его подчиненные относятся к своим обязанностям. Лизаэр и его слова оставил без внимания. Широко раскрытые бесстрастные глаза принца переместились на командира итарранских наемников.

— Это была моя ошибка. Поскольку мое незнание и непонимание привели к огромной беде, я готов внимательно выслушать все, что скажут в мой адрес. Но в одном я не отступлю ни на шаг: Аритон Фаленский будет остановлен. И убит. И если вы сочтете необходимым убивать детей, чтобы лишить его поддержки кланов Стейвена, я более не стану возражать.

Пескиль наморщил лоб, изогнув черные брови. Если слова Лизаэра и удивили его, то всегдашний насмешливый тон оставался прежним.

— Наш дорогой Диган жив? — спросил Пескиль.

— Надеюсь, да. Я отправил его на вершину холма, как и тех солдат, которых мне удалось уберечь от опасности.

С ледяной вежливостью принц осведомился:

— Будут еще вопросы?

Теперь по лицу Пескиля было видно, что он уже не настроен шутить.

Тем же изысканно вежливым тоном Лизаэр добавил:

— Если я не ошибаюсь, моим первейшим долгом было позаботиться, чтобы у солдат остался их командир.

Пескиль дернул головой, и тощая косица, в которую он заплетал волосы перед сражениями, хлопнула его по щеке.

— Мне плевать на ваши словоизлияния. Меня интересует другое: как вам удалось заставить всех этих выскочек из итарранской знати выполнять ваши приказы?

Лизаэр недоуменно поглядел на него.

— Это весьма просто, учитывая некоторые преимущества, которыми обладает тот, кто родился наследным принцем и соответствующим образом воспитывался. — Он тут же сопроводил свои довольно заносчивые слова улыбкой. — Одно из упомянутых преимуществ — отвратительная самонадеянность, которая отбивает у других охоту возражать.

Пескиль презрительно скривился, однако его подчиненные, хорошо знавшие командира, с трудом подавляли усмешки. Лизаэр это увидел и понял: он и Пескиль договорились. Поэтому принц спокойно выслушал грубоватую шутку командира:

— Ну что ж, ваше высочество. Только учтите: ваши преимущества существенно уменьшатся, если вы предпочтете и дальше истекать кровью. Вам останется только одно: растянуться рядом с этим конягой.

И все же Лизаэру очень не понравилось, что его достоинство задевают да еще в присутствии солдат. Он молча протянул наспех перевязанную руку, тряпица на которой уже промокла от крови. Пескиль махнул одному из людей, тот подошел к принцу и умело принялся за рану. Первым делом солдат снял окровавленную тряпку и извлек застрявший кусок железной скобы. Потом он промыл и со знанием дела перевязал рану.

— Повезло вам, ваше высочество, — заметил Пескиль. — Рана хоть и глубокая, но скоба не задела мышцу. Шрам, конечно, останется, зато рука будет действовать.

Лизаэр позволил осмотреть и зафиксировать сломанную левую ключицу, но и после этого почему-то не испытал ни облегчения, ни чувства благодарности к лекарю. На сердце у него словно лежал тяжелый камень.

— Сколько людей уцелело? — спросил он как можно спокойнее.

— Ни одного.

Пескиль сощурился, глядя на мутные воды. Мимо проплыли вырванные с корнем кусты, таща за собой труп, зацепившийся за них обрывками кольчуги.