химера-читатель: Память героя

Кто-то снова кричит мое имя. Они пытаются поддержать меня. Но почему сейчас, а не в те минуты, когда я на негнущихся ногах шел к Дамблдору, держащему в руках обгоревший листок с моим именем? Почему тогда я слышал шепот «мошенник», звучащий за моей спиной? Хотя это было не самое худшее, что я услышал и увидел в тот день.

В тот день меня предали. Предали дважды. В первый раз человек, который учил меня, который говорил, как правильно или неправильно поступать. Человек, собственноручно очертивший возрастную линию, дабы избежать травматизма неподготовленных участников. Шестикурсники, родившиеся в семье волшебников и наблюдающие магию всю свою жизнь, не подготовлены. А я, четверокурсник, выросший у магглов и узнавший о существовании магии четыре года назад, — готов? Двойные стандарты, профессор Дамблдор, двойные стандарты.

Нет, вы, конечно же, не приняли решение самостоятельно, вы переложили его на представителя министерства. О да, вы это умеете. Чего только стоит история с Сириусом. Вы послали двух неопытных подростков изменять время, действие, которое должно быть строго контролируемо; в то время, как будучи председателем Визенгамота, могли в любой момент начать официальный пересмотр дела. Небольшое расхождение в ваших действиях, маленькое такое, практически незаметное. Только называется оно лицемерие. Или ваше так называемое расследование о нападениях на магглорождённых на втором курсе. Неужели вы ничего не знали о Василисках, не смогли понять, от чего цепенеют ваши ученики? А двенадцатилетняя магглорожденная девочка догадалась о причине, просто прочитав информацию в книге. Может ли человек, который не обладает достаточным количеством знаний, чтобы защитить учеников в стенах школы, занимать должность её директора?

Барти Крауч подтвердил моё участие в турнире, и вы тут же поддержали его решение. О какой магии Кубка идет речь, если её не может изменить победитель Гриндевальда? Вы, самый светлый волшебник Великобритании, даже не попробовали освободить меня от смертельно опасного и рискованного конкурса. Не смогли или не захотели? И вас после этого должны считать лидером светлой стороны? И что это за сторона такая, если у неё такой лидер?

После этого неверие Рона и бойкот гриффиндорцев казались закономерными и понятными. Чего ожидать от подростков, которые слепо верят лицемеру и не пытаются самостоятельно подумать над ситуацией? Но как же больно! Факультет, который я считал семьей, и человек, которого я называл братом, отвернулись от меня, даже не попробовав выслушать. Позже Рон помог мне, и я оценил его подсказку с драконами. Мы помирились. Но доверять ему, как прежде, я уже никогда не смогу. Да и как можно доверять человеку, считающему своё мнение единственно правильным?

Малфой внес немалую лепту в эти гонения. Стоит признать, что Хорьку одному со своими «творческими идеями» удалось достать меня больше, чем всему факультету гриффиндорцев вместе взятому. Гриффиндорцы просто не разговаривали со мной, а эта немочь бледная натравила на меня всю школу и некоторых гостей. Гений мелких гадостей. Вот бы ему побывать в моей шкуре.

Хорошо, что у меня есть Миона. "Предательница" — вот как стали называть её, когда она отказалась поддерживать бойкот гриффиндорцев. Даже это не заставило её изменить свое мнение обо мне. Для неё я не был удачливым мошенником, которому удалось обойти заклятье самого директора. Для неё я был и оставался другом, который попал в очередную неприятность. Она заботилась обо мне, успокаивала и утешала меня. Она стала мне сестрой. Сестрой, которой у меня никогда не было, но о которой я так мечтал.

Раньше, когда я был маленьким, меня часто запирали в темном чулане. Сквозь щель в двери в него пробивался маленький лучик света. Я подставлял под него ладошку и представлял, что это мой собственный волшебный солнечный зайчик. Я верил, что этот зайчик помогает мне, что он может вылечить и согреть меня. Часами я мог смотреть на искру на моей ладошке, мечтая и фантазируя, пока Дурсли не выключали свет и не ложились спать. Гермиона стала для меня таким же лучиком света. Мы могли часами сидеть в заброшенном зале, и она говорила со мной. Она рассказывала о книгах, которые читала: история, философия, анатомия, литература, этика, этикет, правоведение, — и еще о множестве другой литературы. Круг её интересов был неограничен. Она читала и маггловские произведения, и волшебные, даже часто проводила параллели между этими мирами или, напротив, указывала на различия в них. Во время таких бесед она говорила доступно и интересно; я всегда внимательно слушал ее, впитывая часто новые для себя знания. Я был счастлив, слушая её, а она была так рада поделиться со мной этими знаниями.