Кейт Лаумер: Укротитель времени (сборник)

Дверь таверны «Секира и Дракон» широко распахнулась, выбросив сноп света на булыжную мостовую. В дверях, шатаясь, показался толстяк. Он махнул рукой и неверной походкой заковылял по узкой улочке, издавая бессвязные звуки.

На Лафайета пахнуло теплом, и перед тем, как захлопнулась дверь, он успел увидеть низкие потолки, мерцающий огонь, начищенную до блеска латунную и медную посуду. До него донеслись громкие голоса и глухой стук пивных кружек, когда их с шумом ставили на дощатые столы.

Он продрог и проголодался. А там, внутри, было сытно и тепло, не говоря уже о пиве.

В четыре шага Лафайет пересек улицу. На мгновение остановился, надвинул на лоб французскую треуголку, расправил сбившееся у подбородка кружево, затем решительно толкнул дверь и шагнул в подернутое дымкой нутро таверны «Секира и Дракон».

Очутившись в теплом, пропахшем дурманящими запахами помещении, О'Лири заморгал от яркого света фонарей, свисавших на крюках, которые были вбиты в деревянные столбы, поддерживающие просевший потолок.

Гул голосов смолк, и в наступившей тишине все уставились на вошедшего. Лафайет обвел взглядом таверну.

Вдоль одной из стен стоял ряд винных и пивных бочек. Справа от них — огромный камин, над углями которого на вертеле жарились целый поросенок, гусь и полдюжины цыплят. Лафайет потянул носом: запах был просто божественный.

Фактура и целостность происходящего поражали абсолютной достоверностью — даже в большей степени, чем об этом писал профессор Шиммеркопф. Представшая перед О'Лири картина воздействовала на все органы чувств — осязание, слух, зрение, обоняние. Его вторжение нисколько ее не нарушило. А собственно говоря, почему оно должно было нарушить? Во сне Лафайет часто проникал сквозь стены. Но на этот раз он знал, что это — сон. Какая-то часть его мозга бодрствовала, наблюдая происходящее.

В глубине длинного помещения Лафайет увидел свободное место. Он направился прямо туда, по пути расточая любезные улыбки во все стороны. А те, кому они предназначались, не отрываясь смотрели на Лафайета. Худой человек в залатанном плаще испуганно посторонился, уступая дорогу. Краснощекая толстая женщина, что-то прошептав, начертала в воздухе круг.

Лафайет подошел к столу — сидящие за ним резко отпрянули. Он сел, положив рядом шляпу, и огляделся вокруг, ободряюще улыбаясь своим созданиям.

— Продолжайте, продолжайте, — сказал он в тишине.

— Эй, трактирщик, — обратился Лафайет к замешкавшемуся коротышке с толстой шеей, который топтался за стойкой среди пивных бочонков. — Бутылку самого лучшего из ваших погребов! Пива или вина — безразлично.

Трактирщик что-то буркнул; О'Лири переспросил, приставив ладонь к уху:

— Что? Погромче, я не расслышал.

— Я сказал, что у нас только простое пиво и обычное вино, — пробормотал трактирщик. В его манере говорить было что-то странное… Хотя, напомнил сам себе О'Лири, нельзя ожидать, что все в этом деле с первого раза пойдет как по маслу.

— Ну, ладно. Сойдет, — сказал он, непроизвольно пытаясь подражать манере речи трактирщика.

Трактирщик шумно сглотнул, нагнулся и резким движением вытащил из кучи на полу большую запыленную бутылку. Как заметил О'Лири, пробираясь к столу, эта куча была облеплена плотным слоем грязи.

«Прелестная деталь! — подумал он. — А главное — практично. Если что-то прольется, тут же впитается».

В противоположном конце комнаты послышалось бормотание. Здоровенный как бочка мордоворот медленно поднялся и, расправив на свету могучие плечи, двинулся в сторону Лафайета. О'Лири смотрел на медленно приближающуюся колоритную фигуру: рыжие всклоченные волосы, приплюснутый нос, изуродованное ухо, большие пальцы огромных волосатых кулаков просунуты за веревку, служившую поясом. Лафайет отметил полосатые чулки ниже заплатанных бридж, неуклюжие башмаки с большими железными пряжками и не первой свежести рубашку с открытым воротом и просторными рукавами. На бедре болтался привязанный ремнем зачехленный нож длиною в фут.

Громила подошел к столу, за которым сидел Лафайет, остановился как вкопанный и с высоты своего роста уставился на О'Лири.

— Да че вы, — прорычал он, оглядывая притихшую комнату, — не такой уж он и страшный.

Лафайет мог разглядеть лицо громилы: злобные с красными веками глазки, украшенные шрамами давно не бритые скулы, толстые губы со следами былых драк. О'Лири улыбнулся.

— Великолепно, — сказал он и, обратившись к трактирщику, весело добавил, — ну, давай живей твое вино. Я бы съел сэндвич с цыпленком и ржаным хлебом. Ужасно проголодался, за обедом съел всего лишь парочку сардин.