Гэв Торп - Warhammer - Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2

За окном раскинулся дворцовый парк, а позади него — спящий город. Было полнолуние, и безукоризненно подстриженные лужайки казались черно-белыми гравюрами. Предки кронпринца, предыдущие выборщики Остланда, стояли в ряд на пьедесталах и выглядели степенными и монолитными. Был здесь и старый Максимилиан, изображенный в более молодые годы поднявшим меч во славу Империи. Детлеф видел теперешнего выборщика, опекаемого со всех сторон сиделками и болтающего всякий вздор о былом величии каждому, кто соглашался слушать. Все домочадцы знали, что время Максимилиана близится к концу и что скоро наступит пора Освальда.

Архитекторы, которых Освальд нанял помочь с декорациями, также планировали частично реконструировать дворец. Кронпринц все увереннее забирал бразды правления делами фон Кёнигсвальдов в свои руки. Большую часть времени он проводил в конфиденциальных беседах с верховными жрецами, канцлерами, имперскими посланниками и придворными чиновниками. Переход власти к наследнику должен пройти гладко. И «Дракенфелс» Детлефа ознаменует начало эры Освальда. «Художник не всегда стоит в стороне от хода истории, — подумал он. — Иногда артист тоже способен делать историю наравне с военачальниками, императорами или выборщиками».

Он поскреб в усах и выпил еще хереса, наслаждаясь тишиной ночного дворца. Как давно он не слышал тишины. Ночи в крепости Мундсен были наполнены ужасными стонами, криками тех, кто плохо спал, и звуками непрерывно капающей с сырых стен и потолков воды. А теперь его дни превратились в сплошную какофонию голосов и проблем. Он должен беседовать с актерами и с еще оставшимися в живых спутниками Освальда. Должен спорить с ограниченными личностями, не понимающими, как претворить его идеи в жизнь. Должен выносить визгливые жалобы и тошнотворное воркование Лилли Ниссен. И через все это пробивались топот по дереву обутых в башмаки ног репетирующих актеров, стук молотков рабочих, сооружающих механизмы для сцены, и лязганье мечей тех, кто учился фехтовать для батальных сцен. Хуже того, был еще Бреугель, вечно причитающий: «Детлеф, Детлеф, проблема, проблема…»

Порой он спрашивал себя, почему выбрал театр местом приложения своего гения. Потом вспомнил…

Это было ни с чем не сравнимо.

Холодная рука сжала его сердце. Там, в парке, что-то двигалось. Двигалось в тени статуй выборщиков. Детлеф подумал было, не поднять ли тревогу. Но что-то подсказывало ему, что эти тени не принадлежат убийцам или грабителям. В их движениях сквозила сверхъестественная легкость, и ему казалось, что он видит слабое сияние, словно лунный свет, на их лицах. Теперь их была уже целая колонна, одетых по-монашески, их светящиеся лица укрывала глубокая тень. Они в полной тишине двигались к дому, и Детлеф с леденящим чувством понял, что при этом они не касаются ни травы, ни гравия. Они шагали по воздуху, парили в нескольких дюймах над землей, волоча за собой полы своих одеяний.

Он застыл на месте не только от ужаса, но и от восхищения, словно под взглядом той разновидности ядовитых змей, которая сначала зачаровывает, а потом кусает.

Окно было распахнуто, но он не помнил, чтобы открывал его. Ночной воздух холодил лицо.

Монашеские фигуры теперь поднялись выше, на футы над землей, и поплыли вверх, к дворцу. Детлеф представил себе пронзительные взгляды глаз, сверкающих на их неотчетливых, едва видных лицах. Он понял с внезапной паникой, что кем бы ни были эти существа, они пришли сюда с целью увидеть его, встретиться именно с Детлефом Зирком.

Он вознес молитву богам, которыми пренебрегал, и даже тем, в которых не верил. Тем не менее, фигуры поднялись в воздух. Их было, на его взгляд, десять-двенадцать, но возможно, и больше. Может, не меньше сотни, а может, и тысячи. Такая толпа не поместилась бы в дворцовом парке, но, возможно, они находились тут вопреки всему. В конце концов они перестали перемещаться.

Группа фигур выдвинулась вперед и зависла за окном, до них можно было едва ли не дотронуться. Их было трое, и тот, что в центре, видимо, собирался говорить за всех. Эта фигура казалась более отчетливой, нежели остальные, и Детлеф смог разглядеть раздвоенную черную бороду и крючковатый нос. Это было лицо аристократа, но тирана или великодушного правителя, он сказать не мог.