Алексей Кривошеин - Фабрика волшебства (СИ)

Рудольф нахмурил брови и о чем-то задумался. Ивор и Мефодий ничего не замечали, увлеченные рассказом.

— Как и все гении, Мефодий имеет свои странности. Он всюду таскает с собой большой старый башмак, который давным-давно просит каши. Говорят, что именно в этом предмете он хранит все знания мира.

— Постойте!.. — поднял руку рыжепрядый. — Это что получается…

Но его не слушали.

— А еще сей ученый муж, — Ивор слышал подобное выражение в легендах, которые он почерпнул из маминой карты. Использовать его по отношению к Мефу показалось юноше жуткой уморой, и он рассмеялся. — Еще сей ученый муж придумал для себя чудной ритуал для усиления своей мудрости. Он создает из еды простейшие информаторы, записывает в них необходимые для изучения образы, а потом пожирает эти вкусняшки, получая два удовольствия одновременно — телесное и духовное!

— Так, баста! Я не понял! Ты сказал, что Мефодий полная противоположность мне! — вскричал Рудольф.

— Да. Разве нет?

— А потом начинаешь расписывать огромнейшую мудрость Мефа!

— Ну и что?

— А то! Если я противоположность, то я выходит тупой да?! Рудольф тупой?!

Прядка на макушке превратилась в человечка и яростно запрыгала на месте. Ивору показалось, что не будь она привязана к лысине множеством корешков, спрыгнула бы и кинулась в драку.

Какое-то время ушло на успокаивание рыжепрядого. Потом вместе спасали дородного юношу. Мефодий настолько развеселился, что завалился спиной назад прямо в Скрюченный лес. Не желая удерживать такую тушу, покореженные деревья расступились, и бедняга шлепнулся плашмя на твердую землю. Но и там не прекращал хихикать.

Через каких-нибудь полчаса спокойствие было восстановлено. Мефодий был извлечен (для этого понадобилась почти вся не маленькая сила Рудольфа и вся удача его рыжей прядки) и усажен обратно на бревно, рыжепрядому юноше принесены очень серьезные, почти без фырканий и хихиканий, извинения.

— Ну что, сказочник. Настала твоя очередь! — сказал Рудольф, потирая руки.

— Но… — Ивор попытался возражать, но его друзья были неумолимы.

— Описывая себя, ты будешь не объективен, а это повредит сказке, — важно заявил Мефодий. — Мы это сделаем за тебя.

— Да-да! Мы уже нахватались от тебя сказительских премудростей!

Рудольф вытаращил глаза и начал вещать жутким голосом. Именно так рыжепрядый представлял себе настоящих сказителей.

— А третий друг был ни то, ни се. В смысле ни рыба, ни мясо. Ни рак, ни креветка. Ни бублик, ни салфетка. Ни суслик, ни крот! Такая присказка. Вот!

У него получилось настолько складно, что Мефодий зааплодировал. Как все ученые люди он почти не разбирался в поэзии, любая рифма способна была привести его в восторг.

— Но ближе к делу. Наш Ивка, не смотря на свои шестнадцать лет, все такой же тощий, как и в детстве. Такой тощий, что соломинку ему на плечо положи, он такой: «А! а! больно!» — и свалится!

Рудольф произнес всю тираду с невозмутимым лицом. Зато прядка его очень наглядно изобразила, как именно «а!», «а!» и самое главное — «свалится!»

— Ивор наш — романтик, каких на свете нет! — это уже Мефодий.

— Да, наивный во всех отношениях человек, — поддакнул Рудольф.

— А уж в хозяйственных делах — полнейший профан!

— Все бы ему бродить где-то, соловьев слушать, звезды считать!

— А уж путешествовать любит — страсть! Все окрестности фабричного города облазил.

— На всех фермах бывал! Мне ли не знать!

Рудольф незаметно потер бок. Именно туда ему попало тянучечной оглоблей в последней его разборке с фермерскими детьми.

— Одевается он слишком легко и ненадежно, — сказал Мефодий, поправляя балахон, закрывающий его от горла до огромных ботинок.

— Да и безвкусно, если быть честным! — вставил реплику Рудольф и поправил свой пиджак из мутной тянучки с малиновыми манжетами.

— Ничего и не тощий! — не утерпел Ивка. — У меня уже давно выросли мускулы. Вот, глядите. И тут тоже! И тут! Пускай не такие мощные, как у Рудольфа, но настоящие! И одеваюсь я удобно. Вот штаны. Из прочной и легкой материи. Пропитаны специальным составом тянучки, не намокают, но пропускают воздух. Безрукавка! Я люблю безрукавки. И ткань, пощупайте какая мягкая ткань. Моя мама любила туники из такой ткани. Коричневая. Как тогда… — он запнулся.

— Ага, и ботинки на толстой подошве с высокой шнуровкой, — поспешно добавил Мефодий, чтобы поскорее проскочить грустную для друга тему.

— А еще он темноволосый…