Джордж Липперт - Девушка на причале

Тем не менее, это было чудесно. Теперь, перед неприятной суетой утра она пыталась насладиться этим моментом.

Послышались тихие шаги за ее приоткрытой дверью спальни. Шевельнулась тень в полумраке коридора. Петра слегка улыбнулась.

- Петра, - прошептал голос девушки. - Я оставила Беатрис в твоей комнате. Можно мне забрать ее?

Петра вздохнула и перевернулась, приподнявшись на локте.

- Да, заходи. Только тихо.

- Я знаю, - ответила девушка шепотом. Она толкнула дверь медленно, пытаясь предотвратить ее скрип, но дверь заскрипела еще сильнее. Грустная улыбка Петры стала немного шире, когда она посмотрела на девушку. У той были золотистые волосы и бледные черты, несмотря на загорелые щеки и нос.

Медленно она прокралась в комнату, осматривая пол серьезным взглядом.

Кукольная одежда была разбросана на голом полу у подножия кровати. Девушка что-то заметила, и ее глаза расширились. Она нырнула, исчезнув под кроватью, и появилась мгновение спустя с маленькой, перепачканной куклой, прижимая к ее груди.

- Я беспокоилась о ней, - прошептала девушка, глядя на куклу в ее руках. - Она не любит быть одна по ночам. Она хочет спать со мной. Я забыла ее после того, как мы закончили играть прошлым вечером, но я пыталась отправить ее счастливые мысли, так как не могла вернуться за ней с наступлением ночи. Я сказала ей в своих мыслях, что с ней будет все в порядке и пусть она не боится, я приду за ней утром. Это сработало, видишь? Она все еще счастлива.

Девушка повернула куклу, показывая Петре большую нашитую улыбку на лице куклы.

Петра радостно кивнула:

- Она счастлива, потому что ее мамочка так сильно ее любит. О чем ей беспокоиться? Лучше отнеси ее в свою комнату, прежде чем твоя мама услышит тебя. Если она узнает, что мы уже встали ...

- Я могу быть очень тихой, - серьезно сказала девушка. – Смотри.

С преувеличенной осторожностью девушка на цыпочках пошла из комнаты, поднимая ноги, как будто она переступала через мины. Петра не могла сдержать усмешки, глядя на нее. У дверей девушка остановилась и обернулась.

- Сегодня опять, Петра? До наступления ночи? На этот раз ты будешь Астрой, а мистер Бобкинс будет Треусом. Я буду болотной ведьмой, хорошо?

Петра покачала головой, скорее забавляясь, чем отказываясь.

- Тебе когда-нибудь надоест эта история, Иззи?

Девушка энергично покачала головой.

- До наступления ночи, - сказала она снова, заставив Петру пообещать. Через мгновение девушка исчезла, на самом деле она удивительно тихо прокралась назад к себе в спальню.

Снизу из кухни послышалось бряцанье посуды и бормотание. Вскоре Филлис позовет Петру и Иззи, крича, что день начался. Если это произойдет, то все станет плохо.

Филлис любила придерживаться графика, и если ей приходилось звать обеих девочек вниз, это было знаком того, что они уже опоздали к завтраку.

Филлис ненавидела безделье, как она называла это. Она ненавидела, когда Иззи носились стремглав по ферме. Филлис не была матерью Петры или даже ее бабушкой, которая умерла несколько лет назад. Филлис не была даже ведьмой. Однако, она была женой деда Петры, и, несмотря на внешнее проявление, она была матерью Иззи.

Вздохнув, Петра спустила ноги с кровати и подошла к своему гардеробу, наслаждаясь последними минутами тихого и яркого солнечного света, который бодро вливался через рваные занавески, словно это был счастливый дом и счастливая девушка. Петра совсем не была счастливой девушкой. Даже сейчас, когда она выбрала свою одежду, ночной сон кружился в голове, темный и жужжащий, как облако мух. Ей снился этот сон почти каждую ночь, так что она почти привыкла к нему. На самом деле, это был даже не сон, но память проигрывала его снова и снова, как будто в насмешку. В нем Петра увидела свою мать, ее настоящую мать, которой она никогда не знала. Мать из сна улыбнулась, и это была та же грустная улыбка, которой Петра так часто улыбалась сама, когда она смотрела на свою сводную сестру Иззи.

Во сне Петра слышала свой голос: "Мне очень жаль, мама!» И каждый раз во сне она пыталась заглушить память, вырезать этот крик, отменить его. И как всегда она не могла, и, как только раздавался голос Петры, фигура ее матери распадалась. Она обрушивалась как водяная скульптура, расплескивалась и сбегала по полу, направляясь в мерцающий зеленым пруд, из которого, Петра знала, она никогда не появится снова. Во сне Петра пыталась крикнуть в тоске и отчаянии, но она не могла издать ни единого звука. Во сне из темноты вместо этого говорил другой голос. Он был льстивый и сводящий с ума. Петра старалась не слушать. Это был мертвый голос. Но становилось все труднее его не слышать.