Дарья Волкова - Простых ремесел мастера (СИ)

Река все так же тихо журчала, медленно кружились водовороты у водяного колеса. Ничего.

- Ах так, да?! – Пэлто поднял с берега камень и размаху бросил. Тот булькнул, и снова ничего. – А я вот сейчас пойду, возьму кирку и разнесу плотину по бревнам да по камушкам! Вода большая, вымоет вас таким потоком из вашего омута да по берегам! И я суп из вас сварю, из тварей хвостатых! А ну отдавайте кузнеца!

Сначала из воды показался нос. Ну, так еще бы – выдающийся у Фарда нос. А потом он показался над водой весь. Пэлто крякнул, скинул сапоги – в компанию к кузнецовым. И шагнул в воду. Ухнул не хуже филина от того, как схватило дыхание, да пошел быстро-быстро, загребая воду ногами и руками.

Тело кузнеца было тяжелым – словно пропитался он тем железом, что всю жизнь ковал. Еле выволок его Пэлто на берег. И рухнул рядом. Зачем вытаскивал, спрашивается? Пусть бы упокоился кузнец на дне реки. А теперь могилу копай… Но Пэлто снова продолжил творить странные дела. Руки словно сами собой перевернули тяжелое тело, грудью себе на колени, спиной вверх. Пэлто, ругаясь сквозь зубы, стащил с Фарда заплечную перевязь с мечом, отбросил в сторону. И тяжелая ладонь мельника увесисто хлопнула по спине в синей мокрой рубахе, хлопнула раз, и второй, и третий. Во все стороны полетели капли.

Уж как обращаться с утопленниками, Пэлто знал. В омут у запруды и приходили топиться – в основном, обманутые девицы. За то время, что мельником был сам Пэлто, двое топилось. Одну успел достать, спас. А вторая головой ушиблась о камень, когда оступилась с плотины. Так и утонула. Чтобы в следующее полнолуние смеяться и брызгать водой. А уж сколько отец его повидал утопленников – Пэлто и не спрашивал.

Он так и хлопал – сам не знал, зачем. Но отчего-то, когда Фард вдруг зашелся хриплым кашлем, и горлом его пошла зеленая, с тиной, вода – не удивился. Время, видать, такое пришло. Что всему не наудивляешься.

Отпихнул от себя все извергающего из себя воду кузнеца, обхватил руками колени. Холодно. Мокрому, и у воды – особенно.

- Где?! Где… я?! – надсадно прокаркал Фард.

- Вставай да в дом пошли, - и сам пример подал, поднялся на ноги Пэлто. – Земля еще стыла, не ровен час, хворь схватим.

_______

Рубаха и штаны Пэлто оказались Фарду велики, да кто бы теперь на это внимание обратил. Главное, что сухо. Распечатан бочонок медовухи, выигранный на осенней ярмарке в Кнате. Куда теперь беречь-то? К въевшемуся в самые стены запаху муки добавилась тинная вонь от Фарда, невыветрившаяся гарь от пришлых, а поверху – аромат меда и трав из стоявших на столе двух дубовых жбанов.

Глухо стукнули друг о друга жбаны, мужчины отпили и одинаковым жестом вытерли усы. Фард покосился на внутреннее, мельничное колесо.

- Что случилось?

- Что-что… - Пэлто еще раз приложился к жбану. – Приворожили тебя ундины. Вот ты в реку и сиганул. А я не успел тебя удержать. Да и эти тут пришли.

- Кто?

Во время рассказа мельника Фард только головой качал. Не перебивал, слушал внимательно.

- Однако… - в один долгий глоток ополовинил жбан, отломил краюху ржаного. – Надо возвращаться в деревню.

- Нет больше деревни, - раздался вдруг третий, не принадлежащий ни мельнику, ни кузнецу, голос. Мужчины за столом обернулись. В дверях стояла Гут. Хромоножка Гут, ученица старой травницы, матушки Кыс, что жила на другом, дальнем от кузницы, краю деревни, почти уже в лесу.

Бледна Гут, даже бела, так, что рыжие ее волосы кажутся красными. Шатаясь, подходит к столу, берет двумя руками крепкий дубовый жбан, и, запрокинув голову, выпивает все, до дна. И падает на лавку рядом с Пэлто, утирая губы и лицо грязным передником. И лицо ее грязно, бледно и грязно. А глаза – пусты.

- Нет больше деревни, - чуть слышно повторяет хромоножка Гут, убогая сирота, жившая при травнице, матушке Кыс.

Пэлто молча встает, наполняет жбан и протягивает его Гут.

- Рассказывай.

__________

Они пришли по Зеленому тракту – да откуда бы им еще придти, другой дороги не было. Три десятка, вооруженные, верхом. И сразу - к кузне. Люди подумали сначала, что подковать лошадей нужно. Или починить упряжь. А потом, когда вспыхнула кровля кузни, поняли. Да поздно уже было.

Домик матушки Кыс горел лучше всего – это Гут хорошо видно было с опушки. Не дошла она чуть-чуть до дома – матушка ее за травами послала. А теперь Гут пряталась за деревом и смотрела. Как матушка Кыс стояла перед всадником на огромном вороном, выпрямившись во весь свой невеликий рост. Как дернулась ее голова под ударом руки в тяжелой металлической перчатке. Как пригвоздили ее маленькое тело к земле копьем. И как весело вспыхнула их с матушкой хижина, много там было сухих трав да настоек - занялось бурно.