Саймон Браун: Наследство. Огонь и меч

— Скорее, Линан! Нам надо идти. Здесь могут оказаться и другие!

Очнувшись от того, что его назвали настоящим именем, юноша взглянул на Камаля.

— Это… это вовсе не так, как мне раньше представлялось.

— Поговорим позже! Сейчас нам нужно идти.

Они поспешили прочь. Эйджер, не приходя в сознание, стонал от боли.

— Боюсь, как бы нам не опоздать, — мрачно проговорил Камаль.

— Он будет жить! — с яростью в голосе отозвался Линан.

— Если его призывает бог, никто не сможет вернуть к нам его дух.

— Он будет жить, — настойчиво повторил Линан. Юноша взглянул на Камаля, в его глазах закипали слезы. — Он знал моего отца.

Сознание то возвращалось на несколько коротких мгновений, то вновь покидало Эйджера. По временам он ощущал терзавшую его боль в боку, потом пропадало все, кроме неясного, но настойчивого сердцебиения. В какой-то миг ему представилось, будто он летит по воздуху, — однако он сумел открыть глаз и понять, что Камаль несет его на руках. Эйджеру смутно подумалось, что это уже когда-то было, что Камаль уже нес его однажды, — однако в следующий миг он ясно вспомнил, что Камаль выносил тогда с поля боя другого их товарища. Мелькнуло туманное воспоминание о том, что тот их товарищ все же умер, и Эйджер подумал, что его должна ждать та же участь. Хотя именно в тот миг его слишком мало волновало, останется он в живых или нет. В другое мгновение Эйджер заметил как бы плывшее позади него чье-то молодое лицо, которое внезапно изменилось и стало старше, так что он узнал это лицо, знакомое ему не хуже своего собственного.

«Это его дух, — подумал Эйджер. — Он вернулся, чтобы забрать меня с собой». Однако еще мгновение спустя лицо вновь сделалось юным и совершенно незнакомым.

Боль в боку стала непереносимой, гложущей, и в один из моментов просветления Эйджер понял, что это могло означать только одно, — он все еще был жив и очнулся от бреда. Он даже попытался что-то сказать, однако Камаль велел ему молчать. Вскоре, когда он снова едва не потерял сознание от невозможной боли, его пронесли через какие-то огромные ворота. Камаль выкрикнул несколько отрывистых приказаний, и солдаты тотчас же бросились исполнять распоряжения коннетабля. Эйджер понял, что близится конец путешествия. Он заранее знал, что это могло для него означать: вскоре появится какой-нибудь выродок с набором крошечных крючков и режущих инструментов, чтобы начать терзать его тело и извлекать из него то, что доставляло ему такую нестерпимую боль.

Теперь Камаль нес его по каким-то ступеням, и каждое движение коннетабля гвардии заставляло все тело Эйджера содрогаться от приступов боли, пронзавших его. Внезапно, что было совсем уж странным, у него зачесалась кожа, закрывавшая его пустую глазницу. Невольно он застонал и почувствовал себя крайне униженным. Он опять попытался что-то сказать, и снова Камаль велел ему заткнуться.

Наконец они оказались в самой роскошной комнате из всех, какие Эйджеру когда-либо приходилось видеть. Одна ее стена была полностью закрыта ярким блестящим гобеленом, а в камине у противоположной стены пылал огонь. Тут Камаль опустил тело Эйджера на что-то, показавшееся раненому отличным шерстяным тюфяком, потому что ощущение полета не исчезло. Он слышал, как разговаривали между собой Камаль и молодой человек, но почему-то смог разобрать лишь отдельные слова, которые ничего ему не объясняли.

Несмотря на тепло, исходившее от камина, Эйджера трясло, словно от озноба. Он всеми силами пытался унять дрожь, однако эти попытки ни к чему не привели. Боль в боку стала нечеловеческой, он хотел закричать — но вместо крика из груди вырвался лишь слабый стон. Он попытался дотронуться до источника боли, однако вместо человеческой кожи его рука коснулась чего-то твердого. Может быть, его трясло так сильно, что Камаль был вынужден пригвоздить его к кровати? Эта мысль развеселила Эйджера, и если бы он мог, то рассмеялся бы.

Вскоре он осознал, что в комнате появился кто-то еще. Это был невысокий бородатый человечек, говорившего что-то монотонным голосом, который смешивался с другими голосами. От Камаля и от юноши этого человечка отличал до странности знакомый запах, и мгновение спустя Эйджер понял, что это был запах обнаженного меча. Сердце горбуна наполнилось тревогой.

«Нет, нет, — подумал он. — Это врач. Я возненавижу этого человека, как пить дать».

Доктор осторожно положил ладонь на лоб Эйджера. Взгляд горбуна встретился со взглядом добрых карих глаз, потом рука доктора скользнула к боку раненого и коснулась предмета, торчавшего из тела. Однако доктор не стал двигать этот предмет, чего так боялся Эйджер. Напротив, он отступил и вновь заговорил со своими собеседниками. Через несколько мгновений он снова подошел к Эйджеру и мягко произнес: