Ариса Вайа - Лепрозорий (СИ)

Подумав, Люция решила, что на скамейке отдыхал страж, и успокоилась. Одна из дорожек сада вела вдоль стены к главным воротам, а маленькая, мощеная грубыми камешками, - в заброшенное крыло. Прижав полупустой бочонок подмышкой, Люция направилась туда.

Новая дверь оказалась даже податливее, чем у стены – не заперта. Но за ней была одна лишь темнота – занавешены окна, убраны лампы. В нос ударил запах застарелой пыли и уже непривычный, но не выветрившийся - скотины. Люция помнила дорогу наизусть и, мельча шаг, последовала, как и когда-то очень давно, в свою комнату.

Половица скрипнула там же, где и всегда – Люция свернула и зашагала по деревянной лестнице, цепляясь за такие низкие теперь перила. Поднялась на третий этаж и остановилась, вспоминая. Прислушалась. Тишину нарушал только едва различимый плеск масла из бочки. Люция свернула и дошла до конца коридора, дернула ручку – не заперто.

Спертый влажный воздух дохнул в лицо, застыв испариной на висах. Люция поставила бочку и широкими шагами дошла до окна, распахнула шторы. Теплый свет лиловой луны полоснул по вымытому полу и чистому ковру, зацепился за зеленый полог кровати, взбитые подушки и шарнирную крылатую куклу. Люция взяла ту за горло и опустила в руке, вспоминать не хотелось.

У шкафа была картина в ее рост, и Люция двинулась к ней. Портрет был прислонен к стене, и на полу под ним стояли в широких вазах свежие орхидеи, цветы округа Змей. Казалось, что девочка в зеленом платье, изображенная на картине, гуляет посреди поля цветов и изучающе смотрит на зрителя. Люцифера коснулась пальцами щеки нарисованной девчушки и отдернула руку, будто обжегшись. Вытянутое лицо и чуть раскосые глаза выдавали в девочке жеребенка. Грива каштановых волос была откинута за плечи, пышная челка заколота набок. Изумрудно-зеленое платье пышной юбкой прятало крупноватые лошадиные ноги, легкая вуаль скрывала не по-женски широкую спину. Девочка улыбалась, будто кокетничая с художником, и крепко держала за руку мужчину в алом. Он был грузен, но богато одет. Бычьи рога украшал вырезанный орнамент, а шею – тяжелая цепь с крыльями – символом вверяемой власти.

Люция шагнула к кровати и с размаху плюхнулась на ту, старая перина промялась. А гостья смотрела на не очень симпатичную, то счастливую девочку, и думала, что с нею стало.

Куда делась смеющаяся малышка, играющая на скамейке с тем самым Муром в кошачью колыбельную из паутины няньки? Куда исчез тот жеребенок, галопом убегавший от ванны с жесткими щетками для гривы? Люция провела рукой по тонким седым волосам, мощным от крыльев плечам и фыркнула.

Жеребенка просто-напросто уничтожили. Мерур убил эту девочку. Предал. Бросил. Использовал. Это он виноват, что статуя крылатой Люциферы стоит в каждом городе, и она чувствует себя вечным кладбищем. Это его вина, что жалкие мечты о крыльях – Люция сжала горло игрушке – стали реальностью! Кукла рассыпалась на пол, фарфоровые крылья разлетелись на мелкие кусочки.

- Хорошее место для конца, - усмехнулась Люция и встала. В голове вдруг стало чисто. И легче дышать, словно створки старых окон распахнули, впустив чистый осенний воздух.

Бочонок с маслом почти опустел, она вылила последнее на картину, куклу и одеяла. Ловко забралась на кровать и распахнула чердак – старых тайный ход из комнаты к Меруру. Присела, потянула на себя тяжелый полог, забрызганный маслом, торопливо вытащила из куртки огниво и, чиркнув кресалом, выбила столп искр.

Пламя вспыхнуло, опалив руку. Люция бросила полог и выглянула с кровати. Огонь заплясал лисьими хвостами и окружил картину, скользнул к двери и по мокрому ковру к ступеням, наружу, на волю. Удовлетворенно хмыкнув, Люция забралась на чердак и побежала по старым ходам, за годы обросшие паутиной и осиными гнездами.

Опаленные орхидеи повесили головы, краска на картине пошла трещинами, и любопытный жеребенок утонул в рыжем пламени.

***

В каморке на пыльном полу сидела девчушка с паучьими глазами, желтый свет лампы падал на ее руки, переливался на паутине, растянутой меж длинных черных пальцев. Девочка перебирала тончайшие нити, выводя симметричный узор. Наконец паутина блеснула в тусклых лучах света картинами настоящего.

Район города, принадлежащий Меруру, пожирал огонь до небес. И только дворец тельца стоял черной скалой в окружении голодного пламени.

Паутина выхватывала образы ночи, вспышками показывая их один за другим.

Тощая газель подхватила коромысло с пустыми ведрами, отскочила, спотыкаясь на звериных ногах. Отвернулась, приняв выдох янтарного пламени на рога, и унеслась в сторону озера. Она петляла меж таких же газелей, звонко отстукивая копытцами по мостовой, и передавала слух дальше — каждому, кого встречала: «Сам дьявол напал на обитель повелителя! Адское пламя унесет всех нас!»