Дарья Кузнецова - Я выбираю свободу!

— Вчера? — оборвал ее неуверенное бормотание, прикрыв глаза. — В смысле, это ведь не в ту ночь в храме случилось, да?

— Нет, — подтвердила Тилль тихо. Несколько секунд мы молчали: я пытался уложить неожиданное известие в голове и сердце, а целительница, видимо, ожидала реакции. В конце концов терпение ее лопнуло, и она уточнила: — Ты не рад?

— Я не рад, что даже обнять тебя не могу, не говоря о том, чтобы взглянуть на твою ауру и увидеть все собственными глазами, — пробормотал, с трудом поднимая веки и встречаясь с тревожным, напряженным взглядом фиолетовых глаз. — Как я понимаю, убегать от меня и прогонять меня прочь ты не намерена? Несмотря ни на что? — уточнил осторожно, недоверчиво. Внимательные глаза пару мгновений пристально разглядывали мое лицо, а потом хмурая вертикальная складка между бровей разгладилась и губы изогнулись в неуверенной радостной улыбке.

— Даже не надейся, — тихо сообщила целительница, порывисто меня поцеловала и вновь вытянулась рядом на кровати, на этот раз — крепко прижавшись и устроив голову у меня на плече. Ценой неимоверного, до предобморочной темноты в глазах, усилия я все же сумел приподнять руку и накрыть лежащую на груди ладонь, после чего подчинился накатывающей волнами слабости и вновь закрыл глаза.

Никак не удавалось толком осознать новость и поверить в нее. Наверное, потому, что два сказанных все-таки дрогнувшим голосом слова «я беременна» и дальнейшее поведение Тилль несли в себе гораздо больше, чем могло показаться на первый взгляд. Не просто известие о вполне естественном с точки зрения биологии событии, а грандиозное, кардинальное изменение во всей моей судьбе, в кои-то веки — положительное.

Тилль согласна впустить меня в свою жизнь, невзирая на все недостатки, наплевав на мнение всего мира, великодушно простив разом все прошлое и не поддавшись страхам, суевериям и стереотипам. Эта удивительная женщина полностью мне доверяет — и свою жизнь, и жизнь пока еще не рожденного ребенка. И, значит, в моей жизни наконец-то появится какой-то настоящий смысл, и сама эта жизнь теперь уже не моя, а наша. И от этого слова, от этих мыслей на сердце стало легко и радостно.

Неужели я в кои-то веки поступил правильно и боги решили меня за это поощрить?

Тилль

Фель поправлялся стремительно. С одной стороны, это, безусловно, радовало. Но с другой, как любая деятельная натура, почувствовав, что руки-ноги слушаются, огневик сделал вывод, что здоров, и больше в госпитале торчать не желал. Нет, ему хватало здравомыслия не пытаться сбежать и стараться выполнять указания целителя, но светлый стал ворчлив и раздражителен. Только последнее у меня почему-то вызывало не недовольство, а приступы немотивированного умиления. Наверное, потому, что рычал он на кого угодно, кроме меня. Нет, мне порой тоже доставалось, но обычно на излете раздражения и случайно.

Впрочем, персонал за годы работы насмотрелся и не на такое, в своем недовольстве Бельфенор не отличался от прочих пациентов, а по сравнению с некоторыми казался самим воплощением кротости. По опыту, тяжелее всего реабилитационный период воспринимали орки, которых порой в самом деле приходилось привязывать к койкам.

Я от светлого, разумеется, далеко не отходила и даже ночевала у него под боком, пользуясь собственным привилегированным положением. И заодно развлекала его разговорами и рассказами. Пересказала все подробности последних тревожных событий, поделилась наболевшим. Даже пожаловалась, насколько горько потерять друга, да еще — вот так. И молчаливая поддержка стихийника, щедро сдобренная глубоким пониманием, сблизила нас еще больше.

Проведать Феля пару раз заходил Таналиор, чем здорово меня озадачил: не ожидала я от хаосита такой искренней заботы о друге. А это было именно проявление заботы, несмотря на то, что Тай в основном язвил и местами откровенно издевался над стихийником. Тот, впрочем, манеру общения старого приятеля воспринимал с философской невозмутимостью: судя по всему, давно уже привык. Хаосит в первый свой визит торжественно вернул хозяину ценный артефакт, и уже на мои плечи легла обязанность по приведению его в относительно приличный вид.

Известие о сущности хайратника и его происхождении Фель воспринял удивительно спокойно. У меня сложилось впечатление, что он попросту неосознанно подозревал и предчувствовал нечто такое. Все-таки Бельфенор — сильный маг и был единственным, кто неизменно находился рядом с артефактом в момент срабатывания.