Алексей Федорочев - Начало (СИ)

А вместе с Залесским прибыло несколько новых преподавателей. На фоне ярких изменений в жизни училища их приход казался вполне закономерным. Часть заменила старых учителей, которые ушли в отставку вместе с Быстровым, для части ввели новые предметы. Судьбоносным для меня оказался Скинкис Андреас Германович. Этот препод стал нас учить раскачке источника. Занятия были индивидуальными, и никто не видел, как он работает с другими, но все ученики были от него в восторге. А вот я — нет. Начать с того, что главной моей проблемой было не раскачать источник, а наоборот не показать всех его возможностей. Маскировка и мимикрия с сопливого детства стали моим вторым я, так как мама с самого первого выплеска силы постоянно мне твердила: "Малыш, если кто-то узнает о твоих способностях — нас всех убьют". После этих слов она всегда прижимала меня к себе и начинала тихо всхлипывать. Я всегда очень злился на нее в такие моменты. Понятно, что не сразу, но чтоб прекратить эти, как мне казалось "необоснованные истерики", я довольно быстро научился скрывать свои возможности. Уже достаточно давно для всех я был подмастерьем-целителем, а в потенциале — магистром-целителем, и способным учеником воды и воздуха, а вот остальные стихии якобы мне не давались. Тренировать их приходилось в глубокой тайне, в основном пассивными упражнениями. Но с гордостью могу сказать, что, несмотря на трудности, остальные мои способности были развиты вполне гармонично.

Так вот, вернемся к Андреасу Германовичу. У меня складывалось впечатление, что он мечтает вывести меня на чистую воду. Тренировки с ним постоянно проходили по лезвию ножа. Отбиваться от наставника, как минимум втрое тебя старше и настолько же опытнее, пользуясь лишь "доступными" стихиями с каждым разом становилось все труднее и труднее.

Вдобавок навалилось и с другой стороны: мне объявили бойкот. Часть нашего потока по осени свалила в традиционную "большую сентябрьскую самоволку". Мы с Митькой в ней не участвовали, потому что за это можно было конкретно огрести, вплоть до отчисления, а за нас — сирот — вступиться давно уже некому. А нас позвал на чай Евгений Александрович. За время каникул, которые мы теперь были вынуждены проводить в интернате, он часто приглашал на чай то меня одного, то нас обоих. Признаюсь честно, мне очень льстило его внимание. Все-таки мы с братом были еще детьми, и нам не хватало взрослого участия и одобрения. Даже просто потрепаться ни о чем с кем-то посторонним кроме брата было приятно, а уж собеседником Евгений Александрович был великолепным. Немного пикантные истории из жизни великосветских львов и львиц, рассказы о путешествиях, обсуждения новых фильмов и книг, казалось, не было ни одной темы, где бы он "плавал". Его интерес к себе я приписывал обычному человеческому сочувствию и, чего уж скрывать, своим выдающимся способностям в силе исцеления. Были даже мысли попросить его дальнейшего покровительства, но тут принимать решение в первую очередь должен был мой брат, как старший оставшийся в роду мужчина. В общем, ожидался приятный вечер в приятной компании.

Митька возился с домашним заданием и пойти не смог, а я побежал вприпрыжку. А потом закономерно попались самовольщики. История получилась громкая, некрасивая, с вызовом родителей — не последних людей в нашем городе, публичной моральной поркой и выговором в личном деле, что, кстати, является совсем не слабым наказанием в Империи, так как сразу понижает индекс лояльности всей семьи наказанного. И угадайте, кого назначили виноватым в поимке? Конечно мелкого, который чаевничал с завучем как раз накануне.

В мою невиновность не поверил даже Митька. Нет, стукачком он меня конечно не считал, но вот в том, что я мог случайно проговориться, не сомневался ни секунды. Это я-то, свято оберегавший всегда все семейные секреты, служивший хранителем всех окрестных детских и взрослых тайн. Ни хрена себе заявочки!

Хуже того, такие ситуации стали возникать регулярно, не одна и не две, и всегда возникала возможность меня обвинить. То я с библиотекарем шушукался (а вы часто кричите в библиотеке?), то около преподавателей терся (а как учиться-то еще?). В общем, толпа нашла виноватого и травила со всем прилежанием. Все вещи приходилось постоянно прятать, а самому передвигаться по темным местам исключительно в светлое время суток короткими перебежками по зеленым свисткам.

На фоне этой травли состоялся мой перевод из соседнего армейского госпиталя в общественную городскую больницу. В училищах-интернатах для одаренных практиковалась ранняя специализация на основе направления дара. Поскольку я уже в 10 лет благодаря учебе у матери знал основы целительства и собирался развивать именно его, меня сразу прикрепили к мед. учреждению, где я 3–4 раза в неделю работал после уроков. Никакой халявы и послаблений. Научили какому-нибудь действию, приняли зачет, и вперед, отрабатывай до посинения на больных да раненых. Но если до этого я работал пусть и в спартанских, но как оказалось вполне себе тепличных условиях прикрепленного к нашему училищу госпиталя, то теперь меня как кутенка в воду, бросили в водоворот медицины для бедных.