Рене Ахдие - Ярость и рассвет

Лицо Шарзад напряглось.

– Ты так сильно гнушался Ясмины?

Халид покачал головой:

– В Ясмине, конечно, есть свои достоинства, но я никогда не чувствовал настоящей симпатии к ней. Более того, я не мог добровольно объединить свой род с семьей Салима Али эль-Шарифа. Когда моя мать была жива, он относился к ней как к шлюхе богача и никогда не упускал возможности дурно отозваться о ней после ее смерти. Я помню, как жаждал того дня, даже будучи мальчиком, когда смогу наказать его за то, что он говорил. – Уголок губ халифа приподнялся с горькой радостью.

– Ты жаждал мести, не так ли? – тихо спросила Шарзад.

– Нет. Не жаждал. И никогда не буду. Месть не заменит мне мою потерю.

Шарзад, отвернувшись, сглотнула.

– Салим, должно быть, очень злился из-за твоего отказа жениться на Ясмине.

– Я никогда не отказывался. Ведь это не зашло настолько далеко. Когда на меня стали еще больше давить, чтобы я женился на Ясмине – с целью обновить связи между нашими королевствами и укрепить мою слабую позицию молодого халифа, – я решил, что лучшим способом никого не оскорбить прямым отказом будет жениться на какой-нибудь другой девушке. Ава выросла в хорошей семье из Рея, и она была доброй и умной. Когда мы поженились, я пытался проявлять внимание к ней, но мне это сложно давалось. Мне все еще нужно было многому научиться относительно того, как быть королем, и я не знал, как быть мужем. Ава, подобно мне, была не из тех, кто легко делится своими мыслями и чувствами, и те моменты, которые мы проводили вместе, часто сводились к совместному молчанию. Она начала отдаляться от меня и стала… грустной. Тем не менее я и тогда не приложил усилий, чтобы узнать, в чем причина. Через несколько месяцев после свадьбы она сильно замкнулась в себе и наше общение было достаточно ограниченным. По правде говоря, из-за неловкости я еще меньше искал контакта с ней. В тех редких случаях, когда пытался поговорить с Авой, она всегда как будто была где-то в другом месте – потерянная в мире, который я никогда не пытался понять.

Пока он говорил, его лицо осунулось еще больше.

– Все изменилось, стоило Аве узнать, что она беременна. Вся ее манера поведения поменялась. Она снова начала улыбаться. Начала планировать будущее. Я думал, все будет хорошо, и как дурак радовался этому. – Халид на секунду закрыл глаза, прежде чем продолжить: – Мы потеряли ребенка несколько недель спустя. Ава была безутешной. Она сутками не выходила из комнаты и ела ровно столько, чтобы выжить. Я навещал ее, а она отказывалась разговаривать со мной. Но она никогда не была злой. Всегда – просто грустной, с глазами, которые разрывали мою душу на части. Однажды ночью я пришел увидеть ее, она же наконец села в постели и заговорила со мной. Она спросила, люблю ли я ее. Я кивнул, потому что не мог заставить себя откровенно лгать. Затем Ава попросила меня произнести это. Только раз, потому что я никогда этого не говорил. Ее глаза разрушали меня – такие темные колодцы печали. Поэтому я солгал. Я сказал эти слова… и она улыбнулась мне. – Он вздрогнул, прижав их сцепленные руки ко лбу. – Это было последним, что я ей сказал. Ложь. Самая худшая ложь – та, что окутана добрыми намерениями. Та, которую используют трусы, чтобы оправдать свою слабость. Я плохо спал в ту ночь. Что-то в нашем разговоре тревожило меня. На следующее утро пошел к ней в комнату. Когда на стук в дверь никто не ответил, я толкнул ее. Кровать была пуста. Я позвал Аву, и все еще ничего не услышал в ответ. – Халид замолчал, на его лице проявилась буря воспоминаний. – Я нашел ее на балконе, повесившейся на шелковом шнуре. Она была холодной и одинокой. Мертвой. Я больше практически ничего не помню об этом утре. Все, о чем я мог думать, – как она умерла в одиночестве и не было рядом никого, кто бы утешил ее, никого, кто поддержал бы. Никого, кому было бы не все равно. И даже ее мужа.

Глаза Шарзад горели от непролитых слез.

– После того как мы ее похоронили, я получил приглашение от ее отца встретиться у него дома. Из-за вины и желания отдать дань уважения ее семье я поехал увидеться с ним, пойдя против советов тех, кто был возле меня. Они не знали, что ее отец хотел бы обсудить со мной наедине. Но я отклонил их опасения. – Халид глубоко вздохнул. – Несмотря на то, что для них были все основания.

Он убрал свою руку и замолчал.

– Халид…

– «Сто жизней за одну отнятую. Одна жизнь за один рассвет. Пропустишь хоть одно утро, и я заберу у тебя твои мечты. Я заберу у тебя твой город. И количество жизней, которые я у тебя заберу, возрастет тысячекратно».