Йан Грэхем - Монумент

Баллас надел рубашку и сапоги и, раздвинув шторы, обозрел улицы Соритерата, уже покрытые темной вуалью сумерек. Он был немного пьян, доволен жизнью – и его мучила жажда. Баллас припомнил, что в двух кварталах отсюда есть кабак, где подают сладкое белое вино. Достойное завершение долгого вечера… Баллас вышел из комнаты и спустился в общую залу.

Здесь было шумно и дымно, почти все столики оказались заняты отовсюду слышались смех и грубоватые шутки. Городской люд отдыхал после тяжелого рабочего дня.

Выйдя на улицу, Баллас попытался закрыть за собой дверь, но та не поддавалась. Он дернул сильнее. Казалось, что-то удерживало ее. Баллас обернулся. И замер.

В дверном проеме стояла высокая, стройная фигура. У человека были маленькие темные глаза, веснушчатое лицо и рыжие волосы. В руке каменщик сжимал увесистую дубинку.

– Мы охотимся за тобой весь вечер, – сказал он очень тихо. – Твое упорство меня изумляет. Ты украл один раз – и был бит. Однако украл снова. Видно, выпивка окончательно разъела тебе мозги. Четвертая Заповедь – воздержание. Я всегда думал, что это очередная набожная чушь. Но теперь вижу, как много зла таится в бутылке.

За спиной парня появились его друзья.

Баллас открыл было рот, однако каменщик проговорил:

– Лучше молчи. Перед смертью человек должен говорить правду, а ты способен только лгать.

Рыжий подался вперед, тяжелая дубинка врезалась Балласу в челюсть, свалив его с ног. Прежде чем он успел хотя бы пошевелиться, каменщики обступили его.

– Он выживет?

– Э… Возможно…

– Звучит не слишком-то обнадеживающе.

– Помню, пару лет назад я пользовал крестьянина, которого потоптал бык. Изрядно потоптал, скажем прямо. И все же навряд ли бы он согласился поменяться местами с этим беднягой… – Старческий голос затих, говоривший помедлил, потом досадливо вздохнул. – Ты посмотри на него. Живого места не осталось. От макушки до пяток – один сплошной синяк. Неизвестно, сколько крови из него вытекло. Наверняка половина костей переломана. И только Четверо знают, сколько у него внутренних ран.

– Внутренних ран? – переспросил второй голос, принадлежавший молодому человеку, который говорил тихо, однако настойчиво.

– Ну да, – отозвался старик. – Легкие, печень, почки… Все они очень хрупки, друг мой. И далеко не всегда очевидно, повреждены ли. Они могут кровоточить, однако ни пациент, ни лекарь этого не заметят, пока не станет слишком поздно. А есть и другие недуги, которые не распознать сразу. Заражение крови, к примеру, убивает не хуже яда. И тут уж ничего нельзя поделать…

– Но вы ведь приложите все силы?

– Разумеется, разумеется. Все же, Бретриен, будь наготове. Не исключено, что, несмотря на все мои усилия, тебе придется читать над ним отходную.

Баллас лежал неподвижно. Он попытался было разлепить глаза, но они так заплыли, что не открывались. Все тело мучительно ныло. Впрочем, чувство было знакомое: не впервые его поколачивали. Баллас знал это ощущение – когда собственное тело становится словно чужим, непривычным и слишком тяжелым. Что ж, он до сих пор жив…

Баллас хотел спросить, где находится, и даже попытался открыть рот. Губы неимоверно распухли и едва двигались, к тому же оказались слеплены засохшей кровью.

– Отходную… – В голосе молодого человека послышалось смущение. – Признаться, отходную я уже прочитал. По ошибке. Я нашел его на заре, он провел всю ночь на улице. Тело было в крови – и холодным к тому же. Разумеется, я решил, что он мертв…

– Немудрено, – буркнул старик.

– Тут подоспели священные стражи. Когда они начали грузить тело в повозку, из него пошла кровь…

– Стало быть, сердце еще билось.

– Я не мог поверить своим глазам. И сразу же послал за вами.

Послышался влажный «хлюп», будто что-то плюхнулось в миску с водой.

– Ну что ж, – проговорил старик, – раны я промыл, а кровь на теле мы пока оставим. Не стоит тревожить его без нужды.

Теперь раздался негромкий скрежет – медленный и ритмичный. Такой звук издает пестик, трущийся о ступку.

– Нитбана? – спросил молодой голос.

– Угу. Этому бедолаге повезло, что я прихватил ее. А вот луговица скоро закончится. Надо было взять побольше… – Скрежет стих.

Баллас почувствовал, что старик наклонился ближе – почти к самому его лицу.