Ольга Шерстобитова - Полет ласточки

А тепла я совсем не ощущала. Тело стало нечувствительным, словно его сотни льдинок окутало. Я не раз видела, как замерзают березы в лесу. Стужа пробирается по тоненьким веточкам, делая их хрустальными, а внутри замирает жизнь. Останавливается, как порой останавливается человеческое сердце. Больше такое дерево никогда не зацветет. Обвалится ничком через время на землю, рассыплется на куски и скроется под ковром тяжелого, темно-зеленого мха. Я ощущала себя сейчас таким деревцем. На стадии, когда лед подбирается к сердцу. Как долго выдержу?

И где Орас? С ним-то хоть все в порядке? Внутри все сжалось, а в голове появилось множество предположений. Но…

Я не успела промолвить ни слова. Я не успела даже подумать о том, сколько времени прошло с того момента, как я тут очнулась. Я не успела даже осознать, как я сюда попала. В это глухое, богом забытое, место.

— Ненавижу тебя, — удар кулаком по лицу.

В глазах все замельтешило, а на губах почувствовался соленый вкус крови.

— Дрянь подзаборная! Сирота приблудная! Ведьмин подкидыш!

Каждое слово сопровождалось новым, еще более болезненным, ударом.

— Гженка, — прошелестела я, не понимая, почему она так со мной обращается.

Нет, мы никогда не были подругами, да и врагами тоже. Слишком разное у нас положение. Но с чего она налетела на меня, как коршун на ласточку? Ответ я получила тут же.

— Мать мертва! — взвизгнула она. — А все ты виновата! Ты! Если бы не поперлась спасать в лес темного колдуна, она осталась бы живой! Маги бы не явились по ее душу! Не стали бы читать ее память за все то время, что ты с братцем у нас жила! Не наказали бы!

Каждое предложение для меня заканчивалось ударом. В живот, в грудь, в лицо, опять в живот и снова все по кругу. Я даже не сразу осознала, что Барисы больше нет. Значит, Эжен, Лан и Гард с ней разобрались. И я не сомневалась, что они были честны. Маги никого и никогда не наказывают просто так. И не убивают просто так. Они силы от этого теряют.

Я не испытывала жалости к Барисе, от которой вечно терпела побои. Конечно, я признательна за то, что хотя бы она не оставила нас на улице. Но если вспомнить, как мы с Орасом жили… В постоянном страхе. С нехваткой еды и одежды. С побоями и тумаками. Последнее, правда, относилось ко мне. Брат при первой шалости осознал, что наказана буду я. Не знаю, какие выводы сделал тогда годовалый ребенок, и как можно было повзрослеть за один миг, но больше подобных проблем у нас не возникало. А жили мы у Барисы… да собаки в конуре лучше живут. Я четко осознала это именно сейчас.

— Этот колдун решил, что мы были не слишком добры и милосердны с тобой! — прокричала дочь Барисы, сверкая злыми глазами.

— Гженка… — пролепетала я, получая новый удар.

Нет. Такая не поймет, что дело тут не во мне.

— Отец и я наказаны на пять лет! Пять лет мы будем сидеть на хлебе и воде, не имея ничего своего, выполняя работу дворовой девки, которая не имела совести и благодарности, — провыла она. — Ну да, я решу эту проблему! Опозорю так, что вовек на отмоешься! Даже убивать не стану, сама в прорубь топиться пойдешь после, если тут не околеешь. Ну да этого я все же не допущу.

Что она задумала? Что? Стало по-настоящему страшно. В словах Гженки уже слышалась не только злость, плескались ненависть, ярость и что-то похожее на безумие. Она развернулась ко мне спиной, что-то схватила, приблизилась, и я хотела закричать. Но из горла вырвался только хрип. Спекшиеся от крови губы не слушались. Ног я давно не чувствовала. И только связанные наверху руки больно резала веревка. И тело гудело от недавних ударов. Хотя к последним Бариса меня приучила. Такое можно стерпеть, к такому можно привыкнуть, но никогда нельзя принять.

Гженка в руке держала раскаленный железный прут, которым клеймили животных. Уж, где она его взяла — не знаю. У Барисы с Санором его точно не было.

— Ну, с чего начнем, сирота приблудная? — как-то совсем спокойно спросила она. — С этого? — ногой пнула в колени. — Или с этого? — теперь удар настиг низ живота. — А может с этого местечка? — захохотала она, разрывая у меня на груди рубашку.

Как ее остановить? Что сказать? Что сделать? Нельзя же умереть сейчас, когда все начало налаживаться. Или наоборот я приняла за март февраль?

— О! Не отвечаешь! Знаешь, пожалуй, я начну с твоего лба! А потом мы будем с тобой долго разговаривать и спускаться ниже. Ну, или недолго. Пока мне не надоест или ты не станешь умирать, — ухмыльнулась она, поднося раскаленный добела прут к моим глазам. — И даже можешь кричать! Доставь мне такое удовольствие.