Генри Олди - Захребетник

Но это случилось позднее, а пока…

Срочным указом Салима ибн-Салима XXVIII к делу были привлечены лучшие маги Бадандена. Им вменялось в обязанность установить, не является ли маниак чародеем, вершащим ужасную волшбу посредством злокозненных умерщвлений. Созданная указом коллегия ворожбитов работала шесть месяцев и достоверно установила: колдовством в деле Лысого Гения не пахнет.

Следовые отпечатки чар не обнаружились.

Убийца гулял на свободе, число его жертв множилось. Имелась в деле еще одна странность: показания везунчиков, выживших при вторичном нападении, и случайных свидетелей разнились меж собой. Если пострадавшие были единодушны, описывая лицо маниака, то свидетели единодушием не блистали.

Мушериф-эмир в мудрости своей решил, что вряд ли в городе орудует целая банда маниаков, и постановил: "Всем полагаться на слова жертв, а не на домыслы зевак!" В итоге словесный портрет Лысого Гения вывесили у мушерифата на всеобщее обозрение.

В портрете никто не опознал знакомого человека. Аресты, проведенные по доносам бдительных граждан, оказались ложными. Задержанных отпустили с извинениями, выплатив компенсацию. На следующий день каменщика Хасана забили до смерти палками, когда он случайно оцарапал мастерком товарища по работе. Решили – маниак. Да и один ли каменщик пострадал от сограждан, обуянных подозрениями?!

Однако в скором времени Лысый Гений оставил баданденцев в покое, открыв сезон охоты на гостей города, которые редко обращали внимание на портреты у мушерифата. Рябой собирал кровавый урожай на ниве приезжей беспечности, жители славного Бадандена вздохнули с облегчением, ибо свой халат ближе к телу, а власти не спешили отпугивать туристов предупреждениями о маниаке.

Наконец тиран Салим поставил вопрос ребром.

Чья-то голова должна быть водружена на Шест Назидания. Разумеется, лучше бы это оказалась голова маниака. Но если шест будет долго пустовать, то его вполне может украсить голова мушериф-эмира.

Мушериф-эмир вызвал обоих мушериф-баши, ведавших, соответственно, сыскным и магическим отделами Канцелярии Пресечения – и пообещал, что в случае преступной халатности его голова окажется на шесте в достойной компании.

Мушерифы-баши, вызвав подчиненных, увеличили число обещанных шестов.

Розыски маниака получили новый мощный толчок. Сыскари рыли носом землю. А их коллеги-чародеи на закрытом совещании пришли к выводу, что, возможно, под личиной Лысого Гения в городе бесчинствует демон или инфернал высокого ранга. В связи с чем было решено пригласить для помощи в охоте на предполагаемого демона…

– …прославленного венатора Фортуната Цвяха! Частным образом, не предавая огласке.

"Хорошенькое дело: не предавая огласке! – хмыкнул про себя Джеймс. – Если каждый лавочник в курсе…" Он был заинтригован, но не слишком испуган рассказом Мустафы. В инфернала он не верил – и не сомневался, что при встрече сумеет справиться с Лысым Гением.

На улице Малых Чеканщиков он не воспринял рябого всерьез, за что и поплатился. Но теперь-то мы будем во всеоружии!

– Венатор уже приехал?

– Ждем со дня на день, мой султан!

– Ну и чудесно, – молодой человек кинул оружейнику монету. – Благодарю за увлекательную историю! А теперь мне хотелось бы узнать адрес баданденской Гильдии фехтования…

– Гильдии баши-бузуков? – просиял хозяин. – О, это недалеко…

– Халва-а-а!

– Тише, глупец! Здесь халвы не любят…

– Это Али-баба, новенький… он еще не знает…

– Узнает…

Идя от лавки в Гильдию баши-бузуков, Джеймс задержался у городского мушерифата. Здание с тремя куполами сплошь покрывали странные орнаменты – стены и своды, окна и двери украшало если не монохромное кружево, то красочный ковер или сложная композиция из звезд и многоугольников.

Недаром аль-Самеди назвал орнаменты "музыкой зрения".

Но не любовь к орнаменталистике Востока остановила молодого человека. О нет! У главного входа, неподалеку от троицы скучающих стражников, из-за шлемов похожих на купола мушерифата, которые вздумали спуститься на землю и обзавестись ногами, были выставлены розыскные пюпитры.

С портретами злоумышленников, казнокрадов и грабителей, бежавших от карающей руки правосудия.

Лица негодяев, запечатленные умелой кистью живописца, явственно свидетельствовали о низменных инстинктах, ужасающих пороках и страсти к насилию. Добродетель в страхе бежала от них, честь шарахалась в сторону, а совесть рыдала за углом. Не возникало сомнений, что все это отъявленные мошенники, гнусные насильники и предатели отчизны.