Ирмата Арьяр - Белое пламя

Все это я зачем-то рассказал Эльдеру, пока он отыскивал подходящий водоем. Наконец, ласха устроило маленькое озерцо, смахивавшее на большую лужу, обросшую камышовыми ресницами.

В нем ласх и утопил Яррена: сбросил его в бреющем полете, как надоевший груз. Я и охнуть не успел. А снежный дьявол рухнул рядом с водоемом на пригорок и бодро сказал:

— Не выплывет — сам виноват.

— Но он же без сознания!

— Ну и что? Мог бы и научиться за свои почти двадцать лет плавать в любом состоянии, он же инсей!

Мне оставалось надеяться, что ненормальный ласх знает, что делает. В конце концов, Яррен так обезвожен, что…

Мне захотелось протереть глаза: озерцо стремительно мелело. Яррен, раскинув руки, лежал на его поверхности, как поплавок из пробкового дерева.

Эльдер ничуть не беспокоился об его участи, даже не смотрел в его сторону: поднял морду, вглядываясь в безоблачное, но холодное осеннее небо, где мелькнула невесть откуда взявшаяся зарница.

— Ты, Дигеро, покарауль туг, чтоб мальчишка все-то озеро не вылакал, а то лопнет еще, — деловито сказал ласх. — И не вздумай вытаскивать его прежде времени. А я к мастеру Рагару с отчетом сгоняю. Чует мое сердце, что нужен я ему. Ну и денек! Умотали меня сегодня — сил нет, а ведь еще не вечер!

Последние слова донеслись уже с небес, обсыпавших меня горстью снега, и попала эта пригоршня почему-то исключительно за шкирку.

До заката было еще далеко. Я разжег костерок, насобирал запутавшуюся в камышах и корягах рыбу, не успевшую уйти с отступавшей водой. Пару небольших гольцов разделал ножом и подвесил над углями на прутиках, остальную живность закидывал в воду, пока одной из увесистых рыбин случайно не попал по «утопленнику».

Это его проняло. Яррен восстал из оставшейся на месте озерка лужи глубиной чуть ниже колена — живой, перепачканный по макушку грязью. Закашлялся так, что казалось — легкие выхаркнет. Отдышался, принюхался.

— Еда! Угостишь? — И, не дожидаясь ответа, с алчным блеском в глазах пошлепал к костру.

Я поспешно отошел. По себе знаю, какой зверский голод испытывает маг после исхода сил и пробуждения — в этот момент он почти невменяем. Может и убить случайно, если кто-то будет стоять между ним и пищей.

Яррен споткнулся о корягу, взмахнул руками, но удержался. Широкие рукава мокрого тюремного балахона соскользнули, задравшись выше локтей, и я заметил необычное украшение — черные браслеты в ладонь шириной, плотно облегающие предплечья. А по краям металлических обручей лохматилась обугленная кожа. Мне стало жутковато. Но вопросы я отложил на потом, протянул Яррену прут с поджаренными рыбными ломтиками:

— Угощайся.

— Спасибо. Я… сейчас. — Парень остановился, сглотнул слюну и, резко развернувшись, отправился обратно к остаткам озерца.

Вот это воля, — присвистнул я про себя. Честно признаюсь: я бы так не смог. А он еще нашел силы отмыть грязь с рук и лица, стащил с себя тюремный балахон, прополоскал и отжал. И зачем-то нарвал листья кувшинок.

Когда бывший каторжник вернулся, я глазам не поверил: растрескавшаяся кожа разгладилась, от чудовищных ран на лице и руках осталась лишь тонкая, как паутинка, сеточка. Выглядел он с этой сеточкой странно.

Заметив мой взгляд, он провел кончиками пальцев по щеке, усмехнулся:

— Что, страшен? Девушки любить не будут?

— Уже почти не заметно. Ты сильный целитель.

— Самоисцеление у инсеев в крови, но, если б не вода, я не смог бы так быстро. Тут очень чистая вода. Сильная.

Стараясь не смотреть на еду, он тщательно развесил сушиться одежду и, позаимствовав у меня кинжал, срезал толстые прутья, воткнул наискосок в землю и украсил их верхушки обувью. На одном сапоге подошва была полуоторвана.

— Как у тебя получается обуздать голод? — не выдержал я.

— Мне проще, я полукровка. Для меня жажда куда страшнее. Но как-то я прочитал, что красные маги способны годами сдерживать жажду. А я чем хуже?

— У них совсем другая жажда — убийства и крови. А в воде они нуждаются так же, как все смертные. Но ты потому и выдержал Адову Пасть? — понял я. — Тренировка?

Яррен кивнул и приступил, наконец, к трапезе: аккуратно снял с прутика ломтики рыбы, переложив их на широкий лист кувшинки, как на тарелку, пристроил сбоку цветок ромашки и блаженно улыбнулся:

— Какое же это счастье — жизнь, вода и еда!

— Ты и ромашку схарчишь?

— Нет, — засмеялся он, — но с ней трапеза приятнее.

Ловко используя вместо вилки переломленный надвое прутик, Яррен ел с такой изысканностью, словно сидел не у костра, а на званом аристократическом обеде. Несколько портили впечатление голый торс с застарелым шрамом на левом плече и мокрые волосы, с которых стекали струйки воды. А ведь последний месяц осени, по ночам уже подмораживает.