Елена Лир - Точка искажения

— Не пойду! — запротестовала Эйлин. — Я не готова.

— Боишься моих родственников-головорезов? — с усмешкой переспросил Реннен. — Не волнуйся, детей мы едим только по средам, а сегодня — пятница.

Эйлин нервно усмехнулась.

— Да пойдем же, дома никого нет. Родители в Аттикаре, не хотят пропустить самое интересное. Мой отец всю жизнь люто ненавидел Ульриха О’Трея, теперь смакует подробности скандала.

— То есть ты приехал один?

— Да.

Реннен повел Эйлин вверх по широкой лестнице, через огромный холл, увешанный картинами в золоченых рамах. Затем была еще одна лестница и очередные несколько комнат, одна изысканнее другой. Наконец они остановились возле двустворчатой двери из матового стекла, ведущей, судя по всему, на балкон.

— Значит, ты решил от меня избавиться, сбросив с высоты? — неловко пошутила Эйлин и застыла, когда ее взгляду предстал уютный, увитый цветущими розами уголок — вернее, огромное патио, застекленное на зиму, но не скрывавшее изумительный вид на море.

Здесь уместился столик, на котором горели свечи, угловой диван, заваленный подушками, мелодично журчащий фонтанчик и несколько огромных клеток с пестрыми темно-зелеными птичками.

Эйлин потеряла дар речи от восхищения. Это же первое в ее жизни организованное свидание!

— Люблю скворцов. — Реннен кивнул на клетки и тепло улыбнулся. — Они обычно поют, но при тебе стесняются.

Он подошел и помог ей снять пальто. Как романтично, но… Неужели он не понимает, что вся эта романтическая мишура ей не нужна? Несколько его слов о чувствах значили бы куда больше. Кем он себя возомнил? Принцем, который привел в замок наивную Золушку? Она любила его целых три года и заслуживала ясности в отношениях.

Эйлин села за столик и, игнорируя тревожные ассоциации, которые вызывал подсвечник, спросила:

Почему раньше не приехал? Почти два месяца прошло.

Она старалась, но не смогла скрыть обвиняющих ноток в голосе. Повисло напряженное молчание, раздражаемое тихой музыкой.

— А почему ты думаешь, что я не ждал с нетерпением? — ответил он вопросом на вопрос и повесил свою куртку на спинку стула.

Вот так всегда: юлит, ничего не объясняет. Надоели эти игры, постоянные перебранки! Встать бы и уйти. Эйлин с тоской подумала, что отсюда до дома пешком — несколько часов. А просить отвезти ее обратно гордость не позволит.

— Какой же ты все-таки коварный! — возмутилась Эйлин, раскусив его хитрый план, и швырнула в Реннена белоснежную салфетку. — Знал, что могу уйти, и специально увез так далеко от дома.

Она встала из-за стола, так и не приняв решения, отошла и плюхнулась на диван.

Реннен начал нервно постукивать столовым ножом по ободку тарелки. Звон раздражал. Пускай накручивает себя, взорвется, возмутится ее неподобающим, неблагодарным поведением. И тогда уж Эйлин не упустит шанс все ему высказать. Обиды вместо десерта. Как ему такое понравится?

— Я не мог приехать раньше, потому что матушка вздумала меня женить. А еще я выступал свидетелем в суде и выносил подозреваемых после допросов из уютного семейного подвала. К тому же, отравление не прошло для меня бесследно. Две последние недели я провел в госпитале. Мне и сейчас там положено быть, но я сбежал. И приехал сюда не для того, чтобы снова слушать твои пустые обвинения.

Эйлин фыркнула от возмущения, но Реннен не закончил.

— Хотя от тебя иного и не следовало ожидать, — чеканил он каждое слово. — Я действительно идиот, поскольку решил, что ты повзрослела и поняла: бывают моменты, когда мир не может вертеться только вокруг тебя одной.

У Эйлин запылали щеки, ей стало стыдно: как бы грубо ни прозвучали обвинения, в них была доля истины. Она ни разу не поинтересовалась, как он там. Ей бы навестить Реннена в госпитале, подать стакан воды. Зря она так злилась… Но тут до Эйлин дошел смысл его первого заявления. Он женился?! В грудь будто ножом ударили. Все, хватит! Она схватила подушку, которую все это время непроизвольно комкала, и запустила в Реннена, угодив в одно из блюд.

— Ненавижу тебя! — крикнула она, вскакивая с дивана. — Зачем ты мучаешь меня столько лет? Что я тебе сделала?!

Реннен тоже поднялся, глаза его метали молнии, желваки на скулах ходили от ярости. Разве что зубного скрежета для полной картины не хватало. Эйлин попятилась, но Реннен не двинулся с места.

— Мучаю? Тебя? — тихо спросил он. — Да я жил себе спокойно, пока не подошел к тебе три года назад. Думал, сделаю доброе дело. И с тех пор не могу спать нормально, потому что ты вечно влезаешь в мои сны, как проклятая ведьма! — Голос стал жестче. — Больше всего я хотел защитить тебя, но ты все равно приперлась в академию. Игнорировала меня, словно пустое место, закрутила отношения с этим отморозком. Оскорбляла меня при любой возможности, осаживала, как провинившегося мальчишку. А я только и делал, что беспокоился о тебе. И это ты называешь мучить?