Тэд Уильямс: Явившийся в пламени

— Конечно же, я люблю тебя, Бреда. Мы поженимся, и весь Наббан будет у твоих ног. Тебе никогда больше не будет холодно и одиноко. — Он подался вперед, и красивые, длинные мускулы его спины напряглись под моей рукой. Его заставил замешкаться звон стеклянного шарика, когда тот упал на пол и откатился прочь. — Что… — начал он и выпрямился, схватившись за поясницу, где уколол его коготь. Я, пошатываясь, отступила назад и с плачем упала на пол. Телларин задыхался. Его клинок звякнул о камень.

Я не могла смотреть, но его последний хрип остался со мной навсегда.

Теперь я стара и знаю, что умру здесь, в этом замке. Полагаю, меня похоронят на мысу, рядом с матерью и господином Сулисом.

После той долгой ночи в глубинах замка Король-Цапля, как прозвали озерные жители моего отчима, снова стал похож на себя прежнего. Он правил в замке еще много лет, и даже мой драчливый, завистливый народ признал его своим главой, хотя королевский титул умер вместе с Сулисом.

Мой след в мире будет еще слабее.

Я так и не вышла замуж, а мой брат Эльфрик умер, упав с лошади, и не оставил потомства. Поэтому, хотя Озерный Народ продолжает спорить о том, кому достанется штандарт и копье Великого Тана, человек из моего рода больше не станет во главе. И никто, мне думается, не останется жить в замке после моей смерти — нас и без того здесь мало, и последние домочадцы не уходят только из любви ко мне. Когда меня не станет, даже за могилами ухаживать будет некому.

Не могу сказать, почему я избрала своим домом это мрачное место, как не могу сказать и того, почему предпочла жизнь отчима жизни моего красивого и лживого Телларина. Должно быть, потому, что боялась строить на крови самое для меня дорогое. Потому что любовь не умеет считать — она делает свой выбор, а потом отказывается от него. Каковы бы ни были причины, я свой выбор сделала. Отчим вынес меня из подземелья на свет дня и после почти не упоминал о той страшной ночи. До конца своих дней он держался со мной все так же отчужденно и загадочно, но порой я чувствовала в нем покой, которого прежде не было. Не знаю почему.

Когда он уже лежал на смертном одре, слабея день ото дня, я просиживала рядом с ним часами и рассказывала обо всем, что делается в замке — о стройке, которая все продолжалась, об арендаторах, о стадах, — как будто он вот-вот встанет и возьмет бразды правления в свои руки. Но оба мы знали, что этому не бывать.

Перед самой кончиной на его лице появилось выражение спокойного ожидания. Мне трудно описать это чувство, но это был не страх. И когда он испустил свой последний вздох, мне вдруг вспомнилось то, что я прочла в его записях, — и я поняла, что ошибалась тогда.

«Последняя надежда на то, что она проводит меня к Черному Пламени. Либо ответ, либо смерть».

Речь шла не о том, что он убьет колдунью, если она не исполнит обещанного. Он хотел сказать, что, если она не поможет ему найти ответ, ему придется ждать смерти, чтобы узнать истину.

Теперь он наконец получит ответ на вопрос, который мучил его так долго.

Каким бы ответ ни был, Сулис не возвращался, чтобы поделиться им со мной. Теперь я старуха и скоро узнаю все сама. Как ни странно, меня это не слишком тревожит. За один год с Телларином, в месяцы нашей неистовой любви, я прожила целую жизнь. Потом для меня началась другая жизнь, долгая и медленная, где страдания уравновешиваются мелкими радостями. Двух жизней хватит хоть для кого — кому нужна вечность, на которую обречены бессмертные? На примере явившегося в пламени видно, что в вечной боли ничего хорошего нет.

И теперь, когда я рассказала свою историю, даже призраки, порой будившие меня по ночам, покажутся мне скорее старинными друзьями, чем пугалами.

Я сделала свой выбор — и, думается мне, осталась довольна им.