Михаил Успенский - Белый хрен в конопляном поле

После того как вы пройдете через котел Луга, вы не умрете, но вы изменитесь.

В сердцах ваших исчезнет рознь, но будет одно лишь единение в любви к тому, кто даровал вам жизнь вечную.

Я возрождаю древнюю эльфийскую державу, но уже на новых основаниях.

Вы утратите дар речи — но лишь для того, чтобы все народы мира могли общаться между собой с помощью простого и понятного языка жестов. Перестанут возникать разрушительные идеи, перестанут плестись заговоры, сойдут на нет любые разногласия — все то, что погубило эльфов седой древности. Их место займете вы — сначала избранные, а потом и все ныне живущие на свете.

Древние эльфы не мстят людям за то, что люди их уничтожили, — эльфы принимают людей в свои ряды.

Воцарится благодатная тишина, прерываемая лишь пением птиц и шумом лесов, которые поднимутся на месте ваших безобразных замусоренных поселений. Вы будете жить в разумном единении с природой. А чувства ваши можете выражать музыкой, которая подходит для этого лучше всякой речи. И тогда навеки забудутся страсти, насилие, кровь.

Все вы сейчас как бы уснете, а проснувшись — не узнаете себя…

Принц Тандараден хотел взмахнуть руками, но не получилось: ведь Тихон и Терентий находились рядом и были в тесных оковах.

Тандараден дернул плечом и прошептал что-то на ухо Кренотену. Братьев тотчас же расковали, но зато приставили к каждому по двое стражников.

— Ни хрена у тебя без нас не получится, — громко сказал Терентий, но Тандараден не знал посконского.

Он все же попытался вернуться к прежнему выспреннему тону:

— Вы утратите имена — не жалейте об этом! Имя лишь звук, всуе будоражащий воздух. Отныне имя ваше — ветер в камышах, звон ручья на камнях, эхо далекого горного обвала… Наставник! Они мне мешают! Убей их!

И указал на Тихона с Терентием.

— Никак нельзя, ваше высочество, — зашептал Кренотен. — Вы ведь тогда…

— Тогда он и сам сдохнет! — крикнул Терентий.

— Ты уж побереги себя, братец! — поддержал его Тихон.

Принц эльфийский понемногу успокоился.

— Что ж, так называемых братьев придется держать в золотой клетке, — сказал он. — Но судеб мира это ни в коей степени не должно касаться. Это все наши королевские дела. Не кричит же бонжурский король на всех углах о том, что его наследник — вовсе не его… Кстати, решим заодно и прочие земные дела. Вон та девушка — да-да, принцесса, я имею в виду именно вас — Изора Мезантийская. Вы будете моей женой. У вас прекрасная наследственность. Вы познали существование в гробу между бытием и небытием — лучшей спутницы жизни нельзя и желать…

— Мальчики, — шепнула Изора. — Я отравлю его в первую же ночь — знаете ведь мой перстень? А уж тогда не зевайте…

— А он с тобой без нас все равно ничего сделать не сможет, — ехидно сказал Терентий. — Мы же будем с Тишкой по ночам в шахматы играть со всем хладнокровием и сосредоточенностью. Вот уж он, бедняга, поколотится!

Вряд ли Изора что-нибудь поняла — и, наверное, к счастью.

— Что ж, начнем с так называемого отца — палача и убийцы Стремглава Первого! — воскликнул принц Тандараден. — Велико его преступление и так ужасно, что говорить о нем я не стану. И тем не менее он будет жить, это чудовище…

— Батю — не трожь! — заорал Терентий.

— Помилуй батюшку, — сказал Тихон, но как-то очень решительно.

По знаку Кренотена стражники схватили их за руки, приставили копья к груди…

— Понял, брат? — спросил Терентий, указав подбородком на грудь.

— Понял, брат! — откликнулся Тихон, но броситься на острое железо не смог, потому что не смог пошевелиться вообще.

И никто в зале не смог. Все в оцепенении слушали грохот копыт по камню.

Василиск Василек сидел на шлеме черного всадника и поводил своей маленькой головкой туда-сюда.

Дон Кабальо объехал застывшего в каком-то магическом пассе принца Тандарадена и так поддал его задними копытами, что владыка эльфийской державы взлетел в воздух и хлюпнулся прямо в котел Луга.

Тут силы Василька иссякли, он и сам упал со шлема куда-то под котел.

— Спасайте… — крикнул было мэтр Кренотен, а кого спасать, осталось неизвестным, поскольку черный рыцарь точным ударом давно заржавевшего меча снес ему голову и одарил всех присутствующих белоснежной улыбкой.

На поверхности котла показались голова и руки эльфийского принца. Он снова пробовал чего-то колдовать.

— Утопим его, шавку криворожскую! — скомандовал Терентий, и они с Тихоном побежали к помосту. — Коня поцелуй, дура! — успел крикнуть Терентий.