Константин Соловьев: Геносказка

Распираемая чудовищным давлением изнутри, Мальва завизжала, но теперь это был не визг ярости, скорее — отчаяния. Хитиновые конечности бессмысленно дергались в переплетении некогда синих лент. Она раздулась до такой степени, что превратилась в подобие переполненного бурдюка, в некоторых местах оболочка ее тела уже рвалась, выпуская наружу шипящие газовые гейзеры.

— Ахшш-шш-ш-вшш-шшаа-а-а-аашш-ш…

Мальва с грохотом лопнула. Клочья желтоватых внутренностей и шелка разлетелись далеко в стороны. На том месте, где она была, остались лишь бесформенные хитиновые осколки да дергающийся обрубок хлыста, стравливающий газ.

Гензель лежал добрую минуту, прежде чем попытался подняться. Его тело, когда-то бывшее крепким и выносливым, сопротивлялось даже малейшим усилиям. Но Гензель никуда не спешил. Из темных непроглядных глубин несуществующего моря ему ухмылялась акула.

Бруттино и Перо стояли на прежнем месте. Равнодушные зрители в пустом зале. Никто из них не проронил ни слова.

— Следующий, — прохрипел Гензель, пошатываясь. Теперь, полагаю, вы, господин Перо?

Потеки крови мешали ему ясно видеть, потребовалось много времени, прежде чем он заметил брошенный мушкет. И еще больше — чтобы сделать к нему первый шаг.

— Ты очень упрямое существо, Гензель, — вздохнул Бруттино. Иногда упрямство способствует выживанию биологического вида. Но это не тот случай.

Скрипя суставами, деревянный человек подошел ближе и поднял мушкет. Его руки небрежно вертели оружие так, будто оно было несуразной детской игрушкой. Желтые глаза горели тускло и равнодушно, как остывшие угли.

— Следующий, — повторил Гензель. — Мой биологический вид не любит ждать. Давайте, господин Перо, смелее.

Он знал, что еще одной схватки ему не выдержать. Во имя кодоминирования, ему не продержаться и минуты против молчаливого паяца. Но Гензель все равно улыбался. Должно быть, какой-то бессмысленный безусловный рефлекс.

Перо вопросительно взглянул на Бруттино, медленно разминая тонкие пальцы. Гензель видел, как под белоснежным покровом ткани шевелятся, готовясь порвать тонкую ткань, смертоносные когти.

— Все рано или поздно заканчивается, — медленно произнес Бруттино, в его голосе Гензелю почудилась то ли насмешка, то ли усталая ирония. — А мы все еще так далеки от финала…

Он легко вскинул мушкет одной рукой и выстрелил.

Перо споткнулся и опустил недоумевающий взгляд на собственный живот. Нарушая строгое белое единообразие, там чернела обожженная дыра, в глубине которой трещало, облизывая его внутренности, оранжевое пламя. Из-под балахона медленно выбралось несколько щупалец, увенчанных страшными зазубренными когтями, но они не пытались никого атаковать, бессильно подергиваясь, вытянулись вдоль тела.

Перо поднял ничего не понимающий взгляд на Бруттино. И, возможно, впервые в жизни попытался что-то сказать. Но из его разомкнувшихся губ не вырвалось ни звука, лишь тонкая дымная струйка. По белому подбородку, петляя, потянулась вниз карминовая дорожка. Перо всхлипнул и упал, все еще прикрывая руками разорванный живот. Бруттино какое-то время равнодушно глядел на его тело, сделавшееся подобием вороха белой ткани.

— Зная бы ты, как он меня утомил, — проскрипел Бруттино, опуская дымящийся ствол. — Все время молчал. Можно ли доверять тому, кто постоянно молчит?

— Ты убил его только поэтому?

— Отчасти. Я слишком хорошо знаю ваш биологический вид, Гензель, и знаю, как опасно ему доверять. Перо был человеком. Где гарантия, что он не вздумал бы бежать, узнав о моем завтрашнем представлении? Или не попытался бы украсть мои драгоценные пробирки? Знаешь, иногда мне кажется, что, прожив семь лет рядом с вами, я перенял некоторые ваши черты, и подозрительность — лишь одна из них.

— Что бы ты ни перенял от нас, ты всегда останешься деревом.

— Так и есть.

Переваливаясь с ноги на ногу, Бруттино подошел к Гензелю на расстояние вытянутой руки. Он издавал тонкий запах древесины и смолы, от которого Гензель скривился. Запах этот сейчас казался ему отвратительным.

Гензель, шатаясь, поднял сжатые в кулаки руки.

— Давай, чертово дерево. Покажи мне, чего стоишь.

Бруттино медленно поднял мушкет. Увернуться от него Гензель не пытался — знал, что не сможет. Ему и без того приходилось тратить слишком много сил, чтобы удерживаться на ногах.

— Стреляй, — пробормотал он.

Бруттино молчал, внимательно разглядывая Гензеля. Его пальцы лежали на спусковом крючке, но не нажимали его.