Константин Соловьев - Геносказка

— Эй, Бруттино! Лучше убери свою куклу! Иначе тебе может не хватить пустых пробирок, чтобы собрать ее мозги!

Синяя Мальва надула губы, словно обиженная девочка. Несмотря на то что обида ее казалась по-детски искренней и даже недоумевающей, аура сексуальности, захватившая в свое магнитное поле Гензеля, от этого не ослабела. Напротив, сделалась еще сильнее. Настолько, что зубы Гензеля заскрипели сами собой. Это было противоестественно, это было странно, но он ничего не мог с собой сделать — его сердце делалось мягким, как тающий медовый леденец, при одном лишь взгляде на девушку в кружевном.

— Мальва, стой.

Скрипучий голос был тих, едва расслышать, но Синяя Мальва мгновенно остановилась.

— В чем дело, Брутти? Разве ты не хочешь, чтобы я поучила господина Гензеля хорошим манерам?

Деревянная кукла медленно кивнула.

— Поучишь. Чуть позже. Кажется, он хочет что-то спросить.

— Но ты отдаешь его мне? — Ее тон стал просительным. — Ты обещал!

— Отдам. Уже скоро. О чем ты хочешь спросить, Гензель?

Гензелю пришлось сосредоточиться, чтобы вспомнить, как он здесь оказался и кто напротив него. И приложить излишне много сил, чтобы задать простой и, в сущности, совершенно бесполезный вопрос:

— Зачем ты убил старика?

Бруттино не шевельнулся. Его скрипучий голос разносился по лаборатории так легко, что Гензель мог бы расслышать его и на другом конце. Сейчас он казался вкрадчивым, приглушенным — так скрипит старая дверь на ветру.

— Папашу Арло? Удивительно не то, что я убил его, а то, что я терпел его целых семь лет. Даже не представляешь, как меня подмывало разбить его пустую голову…

— Он ухаживал за тобой, как за сыном!

— Как за комнатным цветком. — Бруттино медленно провел узловатым пальцем по своему острому носу. Показалось Гензелю или нет, но нос выглядел испачканным в чем-то темно-красном. — Вот кем я был для него. Комнатным цветком для уставшего старика. Ходячим парадоксом. Генетической аномалией. Уродцем в пробирке. Но сыном… Я никогда не был для него сыном.

— Он любил тебя, ты, рассохшийся чурбан!

Бруттино улыбнулся, обнажив свои темные неровные зубы, похожие на тупые деревянные шипы.

— Любовь. Конечно. Для вас, людей, любовь — это что-то осязаемое, зримое, существующее. Хотя вы давно должны были понять, что любовь ваша — всего лишь выжимка гормонов, впрыснутая в кровеносную систему. Простая и бесхитростная химическая реакция. Едва ли тебе известно все о любви папаши Арло. О той любви, что доставалась его деревянному сыну, а не о той, что вы знаете с его слов. Могу лишь сказать, что у нее было много форм. Некоторые из них были оскорбительными, некоторые неудобными, а некоторые, если бы я обладал нервной системой, можно было назвать весьма… нелицеприятными. Впрочем, как может деревянная кукла судить о такой вещи, как человеческая любовь? Слишком загадочна для деревянного чурбана, слишком сложна. Ведь так?

— Я не тот человек, которому стоит рассказывать о плохом детстве.

— Рассказать тебе, какие опыты ставил надо мной папаша Арло? Знаешь, у него была богатая для старика фантазия. Между прочим, не все его опыты можно было отнести к геномагии. — Деревянная кукла едко усмехнулась. — Отнюдь не все. Но я терпел. Семь лет, Гензель. Семь лет. Это очень большой срок даже для того, кто не чувствует боли. Но все должно было измениться. И все изменилось.

Синяя Мальва, все еще очаровательно надув губы, вернулась к своему месту. Слушая Бруттино, она стала заплетать ленту в косу, время от времени бросая на Гензеля взгляд, и от каждого такого взгляда его пронзало молнией через колени и живот, то ли мягкой, как тополиный пух, то ли острой, как зубья цепной пилы.

— Мне плевать, даже если старый болван выстругивал из тебя зубочистки, — резко сказал Гензель, стараясь дышать ровно и размеренно, глядя только на Бруттино. — Это ваше частное дело. Но вот нарисованный камин…

Бруттино улыбнулся на человеческий манер, отчего его деревянное лицо стало выглядеть еще неестественнее.

— Мое наследство. Не переживай, я распоряжусь им мудро. Я знаю цену хорошим генозельям, особенно такой коллекции. Это ведь не просто жуткие бактерии, разносчики нейрогриппа. Это настоящие произведения искусства.

— Что ты с ними сделаешь?

— У меня есть обширные планы, Гензель, касательно этих стеклянных малышек. Ты ведь представляешь, сколько они могут сейчас стоить? Изысканные, уникальные генетические зелья, каждое со своим неповторимым эффектом, выращенные в незапамятные времена геномагами прошлых поколений…