Андрей Буторин - За краем земли и неба

Хепсу, наверное, не признал бы в подбежавшей к нему полуобнаженной – в одной набедренной повязке – красавице Кызю, если бы не огромные серые глаза, отражающие в себе целый мир. И его, Хепсу. Нет, не Хепсу – Ачаду!.. Девушка вздрогнула, и прекрасные серые глаза ее потемнели, наполнившись влагой.

– Где Хепсу?! – простонала она, безвольно уронив руки. – Ачаду, где Хепсу? Я думала, это он… Ведь я почувствовала, что это он!..

– Это я! – просипел севшим голосом Хепсу. – Поверь, Кызя, это я! – Он шагнул к ней и протянул руки. Девушка резко отступила.

– Что ты говоришь, Ачаду? – Она сжала кулачки и подняла их к груди, словно собираясь защищаться. – Что ты хочешь этим сказать?!

– Я – не Ачаду! Я и есть Хепсу! – Парень схватился за белую голову. Его самые страшные опасения начали сбываться. А ведь он, увидев Кызю, окончательно понял, что любит ее и жить без нее теперь просто не сможет. И он неожиданно для себя выкрикнул: – Я люблю тебя, Кызя! Поверь мне!

В глазах девушки что-то мелькнуло. Она подалась было вперед, но все же шагнула назад.

– Ачаду!.. Но я ведь вижу…

– Ты видишь глазами! – простонал Хепсу. – У меня просто тело Учителя, нам пришлось… поменяться. А ты посмотри сердцем!..

Кызя и сама чувствовала, что с сердцем творится что-то непонятное. Оно колотилось, вырывалось из груди навстречу любимому. Но разум, зашоренный разум все еще сопротивлялся.

Хепсу готов был разрыдаться от досады! Счастье, казавшееся столь близким, по-прежнему было недоступным. Он понимал, что мог бы продолжать настаивать, убеждать Кызю, что он не тот, кто видится ей; возможно, он и уговорил бы ее все-таки, она бы сделала вид, что поверила… Но в глубине-то души она все-таки будет сомневаться! Нет, такого счастья ему не надо! Ведь он мечтал о полном взаимопонимании с любимой! Он, не признаваясь себе, мечтал о таком союзе, о такой семье, чтобы отношения в ней были такие, как… в семье отурков! Чтобы даже мыслили они словно одно существо, чтобы чувствовали и радость, и боль друг друга как свои собственные! И вот – ничего не вышло… Он не смог преодолеть самый первый барьер, не нашел нужных слов… И тут Хепсу осенило! Он думал всего несколько мгновений и заговорил так, что у самого побежали мурашки по коже:

– Хепсу?.. – дернулась к парню Кызя, но снова замерла на полушаге.

Тогда Хепсу достал из кармана дусос и заиграл. Заиграл так, как никогда еще не играл, превращая рвущиеся из груди чувства в звуки музыки…

Девушка не дала ему доиграть. Она бросилась к нему, прижалась обнаженной грудью, обвила шею руками и горячо зашептала в коротких между поцелуями перерывах:

– Хепсу!.. Милый… Люблю… Люблю!..

Хепсу никого, кроме Кызи, не стал разубеждать, что он не Ачаду. Напротив, он и ее попросил подыграть себе. Так было лучше. Так снималось сразу много лишних вопросов. Кроме одного.

К Хепсу в ту же бессонницу пришел старейшина. Его седые брови хмурились.

– Ты совсем не постарел, Ачаду, – вместо приветствия сказал он. – Даже стал моложе. Откуда ты прибыл?

– Из-за края земли.

– Чушь! У земли не может быть края, она бесконечна!

– Я его видел, старейшина, – возразил Хепсу. – И ты сам знаешь, что это правда. – Кызя все рассказала о старике другу, и старейшина это, конечно, понимал. Он не мог понять другого: почему эта девчонка, так долго ждавшая возвращения Хепсу, смотрит на бывшего Учителя такими влюбленными глазами?

– Почему ты не идешь к себе домой, Ачаду? – начал старейшина издалека.

– Ты же знаешь, мой дом разрушен.

– Он давно восстановлен. Там живет твоя жена. Иди к ней!

– Жена? Которая отвернулась от меня в трудную минуту? Можешь забрать такую жену себе!

– Не дерзи, маложивущий! – прикрикнул старик. – Иначе тебе снова придется покинуть селение!

– Это решать не тебе! – шагнул к старику Хепсу. – Здесь – не Содос! А маложивущие – такие же люди, как и все остальные. Они свободны и сами вправе решать, как им жить дальше, без твоих приказов. Если тебе это не нравится – можешь сам покинуть селение и отправляться на свой Авонсо!

– Вот ты как заговорил… – Старейшина, на удивление, не разъярился, а, напротив, как бы даже потух. Лишь живые колючие глаза поблескивали из-под насупленных бровей. – Ты узнал слишком много. А ты знаешь, что теперь я должен тебя убить?