Король – да; но регент вовсе не должен поступать так, как король, и потому Талиессина здесь не было. Впрочем, несколько человек от королевского двора все же присутствовали. Они выделялись в толпе, поскольку сидели верхом – привилегия придворных.
– Я все равно не верю, что он может так поступить, – сказал один из них. Некогда он принадлежал к числу приближенных принца. Его звали Госелин.
Второй, по имени Агилон, отозвался:
– Талиессин, что бы там о нем ни говорили, – выродок. Вполне в его духе сделать такое. И даже не прийти полюбоваться.
Эмери тронул коня и приблизился к придворным.
– Мне кажется, «полюбоваться» – не вполне правильное слово, – заметил он.
Оба молодых человека уставились на Эмери.
– Вы брат нашего Эмери, не так ли? – спросил тот, кого звали Госелин.
– Да, и меня зовут Эмери.
– Ну да, конечно, – вставил Агилон.
– Я говорил о том, что на казнь не «любуются», – повторил Эмери настойчиво.
– А что с нею делают? – осведомился Агилон. – И что мы все тут делаем? Получаем удовлетворение?
– Не знаю, – сказал Эмери.
– В таком случае, – Агилон пожал плечами, – «любоваться» – слово не лучше и не хуже остальных.
– Я не знаю, что здесь делаете вы, – пояснил Эмери, – но я испытываю глубочайшую скорбь.
– Так вы явились сюда поскорбеть? Странное желание, – сказал Госелин.
– Посещают же люди гробницы, в которых покоятся близкие им люди, – проговорил Эмери.
– По-вашему, казнь – это, то же самое? – удивился Госелин.
– Почти… Когда-то мы с братом знали этих людей. – Эмери указал подбородком на Аббану, которую сейчас двое стражников снимали с телеги.
Девушка дрожала всем телом и все время смеялась. Ее короткие, торчащие в стороны волосы тряслись.
– Красивые ноги, – бросил Агилон небрежно. И вновь уставился на Эмери. – Так вы были с ней знакомы? И какова она в постели?
– Мой брат уверяет, что недурна. Я с такими не сплю.
– При чем здесь гробница? – вступил снова Госелин.
– То, чем стала эта женщина, – медленно промолвил Эмери, – и то, чем она была прежде… Это похоже на смерть. Как будто я уже возле гробницы и полон сожалений о минувшем.
– Разве каждый из нас не является собственным надгробием себе же, какими мы были в детстве или ранней юности? – возразил Госелин. – Это, то же самое.
– Не у всех дело обстоит так безнадежно, – возразил Эмери.
Госелин удивленно пожал плечами, а Агилон бросил:
– Все равно Талиессин – ублюдок, коль скоро отдал подобный приказ!
– У него были основания так поступить, – сказал Эмери.
– А вы что, сторонник Талиессина? – удивился Агилон.
– А вы что – нет? – удивился в ответ Эмери.
Агилон пожал плечами и рассмеялся.
– Он ведь зверь, и вы это скоро сами увидите!
Стражники развязали руки Аббаны и уложили ее на помост. Сидя в седле, Эмери видел, как они привязывают ее руки и ноги к низеньким колышкам. Она вдруг беспокойно заворочала головой, словно искала кого-то, но теперь над ней простиралось только небо.
А потом небо скрылось, его заслонила собой широкая черная тень. Аббана уставилась на эту тень, застыла с полуоткрытым ртом. В темноте блеснула слюна на ее зубах.
– Ваше сиятельство? – прошептала Аббана.
Не отвечая, тень подняла непомерно длинные руки, и внезапная жгучая боль окатила Аббану. Зрители увидели, как одна рука осужденной осталась лежать на помосте, привязанная к колышку, а окровавленный обрубок задергался. Сиплый вопль разнесся над дорогой; наверное, его слышали и в предместье, и в городе.
Второй, третий взмах топора на длинной рукояти – эти удары перебили Аббане ноги, и только четвертый, уверенный и сильный, отсек ее голову. Несколько мгновений палач стоял над изуродованным трупом. Кровь залила весь помост, она стекала на землю, испачкала палачу сапоги и край плаща. Помедлив немного, палач быстрыми движениями докончил дело и, отрезав вторую руку, сбросил останки в корзину.
Потом повернулся и устремил взгляд на Гальена.
* * *
Талиессин замер перед алтарем, на который должна была пролиться сегодня эльфийская кровь. Сколько себя помнил наследный принц, каждый год перед этим алтарем стояла его мать. Каждый год, накануне дня летнего солнцестояния, ровно в полночь происходило одно и то же: сияние разноцветных огней, музыка, ожидание чуда.
Людям никогда не надоедало участие в этом празднике – как не может надоесть приход весны или созревание плодов нового урожая.
Перед каждым домом вывешивались гирлянды из цветов, листьев, лент, фонариков; на каждом пороге, на каждом окне ставили плошки с водой, чтобы умножать праздничные огни мириадами бликов.
Читать дальше