Кристофер Голден - Обманный лес

Двадцать футов отделяло его от битвы, от пылающих деревьев и от его отца, который даже в эту минуту забирался на кричащие деревья, отсекал горящие ветви, пытаясь спасти их этой ампутацией. Томас увидел, как солнце отражается от жирного коричневого арахисового масла, которое покрывало все тело Шона Рэнделла, и передернулся от отвращения.

Это не вымышленный мир.

Внезапно в единой вспышке он вспомнил, как обедал с Франческой, казалось, так давно и далеко. Она сказала, что Обманный лес в каком-то смысле пугает ее. Томас тогда не понял ее. Но теперь он взглянул на своего отца, на это безумное страшилище со сверкающим мечом, и осознал, что именно она имела в виду.

Понял этот страх.

В вышине раздалось безумное кудахтанье, заключающее в себе одновременно карканье и злобный хохот. Они слились в единое целое. Над ним на крыльях черных как ночь парил ворон Барри, поглощая солнечный свет и с презрением отражая его. Еще одно существо, которое Томас считал другом, считал добрым, перекинулось на сторону свирепого шакала Фонаря, когда настал момент истины.

Относительно судьбы ворона Дэйва, брата Барри, который предупредил его, у Томаса не было никаких сведений. И никакой надежды.

В когтях Барри держал длинную веревку, с которой капала вода. Она была мокрой насквозь. Но к концу веревки был привязан горящий факел, завернутый в шерстяные тряпки. Массивная штука, невероятно большой огненный шар. Теперь, глядя на него, Томас понял, каким образом загорелись Чернокорый и Краснолист.

Ворон спустился ниже, готовясь протащить пылающий факел сквозь верхние ветви капитана Толстосука.

С упавшим сердцем и мгновенно заледеневшими легкими Томас быстро потянулся за спину, вытащил из колчана стрелу, кинул ее на лук, натянул тетиву и спустил ее. Он смотрел, как стрела плывет по воздуху, и понимал, что до сих пор лишь присутствовал при битве. Они сражались за него, за него и за Натана, а он умышленно держался в стороне от собственно сражения.

Стрела нашла свою цель. Она пронзила тело Барри, остановив его на лету. Ворон без единого вскрика камнем понесся вниз и беззвучно рухнул наземь.

Томас убил ворона Барри. И тем самым начал убивать Обманный лес.

Краснолисту и Чернокорому пришлось отступить, чтобы огонь не перекинулся на их товарищей стражей. Несмотря на все усилия генерала Арахисовое Масло, который в самый последний миг был вынужден спрыгнуть на землю, оба дерева пожирало неугасимое пламя.

Капитан Толстосук вместе с двумя уцелевшими лесными стражами, Козодоем и Осенью, обступили распахнутые ворота в крепость шакала Фонаря. Они были слишком велики, чтобы войти внутрь, но очистили дорогу. Или почти очистили. Абигайль и Коретта Примат продолжали преграждать им путь, хотя генерал и Наш Мальчик теснили Коретту.

Абигайль молотила себя в грудь и готовилась кинуться на Брауни. Рваные раны у нее на морде сильно кровоточили. На его горле остались отметины от ее пальцев в том месте, где она стиснула ему шею, вероятно, пытаясь сломать ее.

Никогда в жизни Брауни не приходилось вести себя, как тот, кем он являлся, – громадный медведь гризли.

Абигайль Примат набросилась на него, ее толстые кожистые лапищи пытались ухватить его так, чтобы нанести как можно больше вреда. Брауни взревел, привлекая внимание Томаса и генерала. Но они вели свой собственный бой. Он развернулся, пытаясь сбросить гориллу, но та обеими лапами уже вцепилась ему в пасть и пыталась сломать ему челюсть.

– Нет! – закричал Брауни.

Он сгибался под ее чудовищным весом, пытаясь стряхнуть обезьяну. Задними лапами она обвила его брюхо, передние дергали за челюсти, растягивали мышцы допредела. Боль была невыносимая, но еще несколько секунд… и Брауни бешено замолотил лапами в отчаянной попытке вырваться.

Абигайль Примат взвизгнула: стрела пробила ей плечо, и острие оцарапало медведю спину. Лапы ее разжались, и Брауни отшвырнул ее прочь. Взревев от боли и ярости, подобных которым не испытывал никогда в жизни, гризли налетел на нее. Он рвал ее зубами, как самый обычный пес, и, как самый обычный пес, прижимал ее к земле, наступив передними лапами ей на грудь.

Потом он встал на задние лапы, потянулся к стреле, которую Томас пустил в Абигайль, и вытащил ее из обезьяньей груди. Кровь забрызгала его морду, и от ее медного привкуса на губах он впал в еще большее безумие. Охваченный первобытным неистовством, Брауни взмахнул правой лапой и распорол горилле брюхо. И снова брызнула кровь, пачкая его шкуру, а лапа взлетала и опускалась снова и снова.