Жан Лоррен - Принцессы ласк и упоения

На сцене должна была быть изображена старческая слабость Ирода, но женский мозг свел это изображение до мести маленькой раздосадованной девочки. Герцогиня придумала две картины: в первой — Саломея и Иоанн Предтеча встречаются в одном из дворцовых переходов, святого узника ведут двое сторожей, царевна, скорее, быть может, из любопытства, чем из сострадания, предлагает ему сначала напиться, потом протягивает аскету цветок. Святой презрительно отказывается, Саломея настаивает, тогда Иоанн приходит в пророческую ярость и призывает небесный огонь на голову искусительницы. Вторая картина изображала Ирода на троне, среди царедворцев и сановников; по его приказанию призывают Саломею, и он просит ее танцевать; происходит кровавый торг между тираном и царевной, потом, после убийственно-страстного танца, Ирод исполняет свое обещание, и палач приносит на блюде голову святого.

Фоскарина распределила роли: поэт Беппо Нарди должен был изображать Ирода; неаполитанец Анджелино с пламенным узким лицом — Предтечу; его худоба и блестящие глаза, казалось, предопределяли его для роли сурового аскета, питавшегося акридами. Что же касается до Петруччио Арлани, то его высокий рост и сильная мускулатура как нельзя лучше подходили для роли палача. Он должен был во все время танца стоять неподвижно с мечом в руке, позади коленопреклоненного святого. Схватив свято-го за плечи, он уводил его со сцены, и его сильная рука, высунувшись из-за колонны, должна была положить окровавленную голову Крестителя на блюдо… И с детской радостью, лихорадочным увлечением и вниманием к подробностям, которые женщины вносят в такие дела, герцогиня сейчас же занялась костюмами, постановкой и декорациями, поисками восточных тканей и драгоценного бархата… Писцы, по ее приказанию, посылали заказы в Венецию, из Генуи еврейские купцы привезли ей на выбор дамасские ковры и тирские шелка. За огромные деньги выписали бергамских танцовщиков, которые показали ей танец Саломеи, научили ее двигаться и колебаться на месте, вздрагивать с головы до ног, потом изгибать бедра и напрягать грудь, как египетские алмеи… Придворный оркестр увеличили на пятнадцать человек. Старинные вышивки фамилии Сальвиати, изображавшие жизнь Пресвятой Девы, были извлечены из сундуков камфарного дерева, в которых их сохраняли, так как они были чрезвычайно драгоценны, и их вынимали только в особо торжественных случаях, при бракосочетании герцогов и при крестинах младенцев мужского пола, да и то только первенцев. Герцогиня не остановилась и на этом: она пожелала превратить внутренний двор замка в зрительный зал, и приказала срыть часть вала цитадели и разрушить на двадцать метров стену, защищавшую ее со стороны моря. Кирки и ломы раздробили старые гранитные глыбы, положенные Гумбертом Сильным. В стене открылась громадная брешь высотой в двадцать метров, и яркая лазурь безбрежного залива озарила полутемный прежде двор. Здесь был устроен театр. Дивные гобелены рода Сальвиати задрапировали эстрады, поставленные во дворе у подножия башен и бойниц, и, наконец, наступил день спектакля.

Симонетта избрала для этого скандала годовщину своей свадьбы. Парчовый балдахин фамильных цветов герцога, предназначенный для старого Бартоломео и его ученой свиты, возвышался против сцены, посреди эстрад. Начало спектакля было назначено в три часа, и толпа, собравшаяся на ступенях, заливая их смуглыми головами и светлыми одеждами, нетерпеливо волновалась, а места, отведенные для герцога, все еще оставались пустыми. После почти часового ожидания, когда толпа в раздражении начала шуметь и стучать ногами, заиграл оркестр, состоящий из флейт и скрипок, и занавес, закрывавший сцену, раздвинулся. Герцог Бартоломео прислал сказать герцогине, чтобы его не ждали и начинали без него. Он почувствовал себя дурно в ту минуту, как собирался выйти из своих покоев, и просил у нее десять минут времени на то, чтобы несколько оправиться, обещая самое большее через четверть часа явиться, чтобы присутствовать при танце Саломеи. Он очень желал полюбоваться герцогиней в этом танце и выразить ей свое восхищение. Спектакль начался среди общего тревожнаго настроения, потому что никогда еще дерзость прекрасной Симонетты не заходила так далеко.

На сцене, на фоне старинного зеленого фландрского ковра, изображавшего фрески галереи, вырисовывался задрапированный в складки тяжелых азиатских тканей и в тюрбане из длинных голубоватых покрывал гибкий и тонкий силуэт герцогини в роли иудейской царевны. Она протягивала святому Иоанну, Барде, розу, потом кубок и нежным, сладострастным движением обвивала его прекрасными обнаженными руками… Затем занавес упал, а в импровизированном зале герцог все еще не появлялся. Женщины сообщали друг другу на ухо содержание следующей картины: в конце спектакля герцогиня должна была торжественно показать всем на блюде ужасную раскрашенную восковую голову, слепленную Арлани с самого Барды.